— Они соответствуют десяти сефиротам
[34]
каббалы. С самого начала иудаизм испытывал интеллектуальное влияние мистицизма, который пытается постичь значение Божественности через символическое прочтение Священного Писания. Теософская каббала прежде всего основывается на двадцати двух буквах еврейского алфавита. У каждой буквы есть несколько символических значений, а также числовое выражение. Сочетая и интерпретируя символы и священные числа, мы можем постичь тайный смысл Торы и найти скрытое значение, которое гораздо глубже того, которое возникает при буквальном прочтении.
— Скрытое значение, — повторил Джованни.
Есфирь остановилась и взглянула на него.
— Моя жизнь беспорядочна, а порой тяжела, но мне выпало счастье почти четыре года быть учеником великого философа, и почти столько же времени я прожил в монастыре на Крите. Я научился раскрывать глаза разума и когда-то испытывал мистическое единение с Богом. Как давно это было!
— Мне почти ничего не известно о вашей жизни, Джованни. Я знаю, на вашу долю выпало немало злоключений, но если Господь испытывает чье-то сердце, значит, на это есть причина. Может, ваша жизнь была тяжелой, но не беспорядочной. Не сомневаюсь, когда-нибудь вы поймете ее истинное значение.
— Я тоже так думал, — признался Джованни, — но сейчас сомневаюсь…
Молодые люди молча и неторопливо брели по дорожкам сада. Первой заговорила Есфирь.
— Один мудрец как-то сказал, что человек, который никогда не ведал темноты сомнений, не может по-настоящему достичь света истинной веры.
— А вы, Есфирь? Вы когда-нибудь сомневались в существовании Бога?
— Да. Когда скончалась мама, мое сердце опустело, и вера моя умерла. Я не могла молиться, мне становилось плохо лишь при одной мысли о Боге. Так продолжалось несколько лет.
— Ваш отец испытывал то же самое?
— Для отца это было страшным горем, но он никогда не терял веры. Он уважал мою точку зрения и никогда не пытался меня переубедить или заставить что-либо сделать. Я часами оплакивала смерть мамы. И проклинала Бога.
Джованни вспомнил, как сам в пещере роптал на Господа.
— Я изливала на Него весь мой гнев. Пока однажды утром не проснулась и не поняла, что я Его простила.
— Простила Бога?
— Да, простила Бога, — ответила Есфирь спокойно. — Обычно мы считаем, что надо прощать людей. Но когда жизнь причиняет нам боль, мы сердимся на Господа, и, так как Он и есть жизнь, Его и надо простить.
Джованни застыл. Слова девушки напомнили ему о собственных испытаниях. Неожиданно он подумал, что ему никогда не приходило в голову, что он может простить Бога. Он только поквитался с Ним самым жестоким образом — решил, что Бога нет.
— И вы вновь обрели веру? — спросил Джованни, стараясь унять сумятицу в мыслях.
— Да, но это уже не была простая, прекрасная и беззаботная вера ребенка. Она изменилась, и Бог стал более таинственным и непостижимым для разума, но в то же время ближе моему сердцу. В каждый миг жизни я чувствую Его присутствие, но теперь не могу найти слов, чтобы говорить о Нем. Мои личные переживания привели меня в самое сердце учения каббалы.
Есфирь медленно поднималась по центральной дорожке в верхнюю часть сада.
— Каббала, — продолжила он тихим голосом, — разделяет Эйн-Соф, скрытый, невыразимый аспект Бога, и десять сефиротов, которые являются Его проявлениями в мире. Понятие Эйн-Соф, которое можно перевести как «беспредельный» или «ничто», означает, что Бог непостижим. Его нельзя описать никакими словами. Представить в виде какого-нибудь образа. Охватить концепцией. Ваш великий философ Фома Аквинский, которого отец часто цитирует, очень хорошо сказал: «Я знаю о Боге только то, что ничего о Нем не знаю». Бог непостижим, и опасно даже называть Его. Именно поэтому в иудаизме запрещено обращаться к Нему по имени. Называть — это то же самое, что обладать… и, коль скоро мы обращаемся к Нему по имени, значит, будем использовать для собственных целей.
Джованни подумал о членах ордена Блага Господня, которые без тени сомнения убивают ради чистоты веры. Он подумал обо всех мусульманах и христианах, которые яростно истребляют друг друга во имя Аллаха или Иисуса Христа. Как мудро — не называть Бога по имени! Но как трудно взывать к непознаваемому Богу, которого нельзя ни называть, ни постичь!
— Десять сефиротов представляют собой десять порождений таинственного, необъяснимого Бога, — продолжила Есфирь. — Это божественные ипостаси, спроецированные Богом на мир. Они не являются Богом, но это его проявления, эманации, и только через них мы можем узнать что-либо о Боге.
Есфирь привела Джованни в верхнюю часть сада. Повернулась к юноше лицом.
— Мы сейчас в самом конце сада. Дом стоит внизу, в другом конце, и до него можно дойти по этой центральной тропинке. Сам сад имеет форму высокого дерева. Мы находимся на вершине древа сефиротов, и центральная дорожка сада, образно говоря, — это его ствол.
Есфирь повернулась к дому спиной и сделала еще несколько шагов, к самому концу тропы. Затем взяла Джованни за руку и повела его в густую рощицу. Она раздвинула ветви, и удивленному взору молодого человека предстал изумительной красоты фонтан в форме короны.
Джованни заворожили рассказы Есфирь об этом саде тайных троп и скрытых фонтанов, каждый из которых казался красивее предыдущего и каждый что-либо символизировал. Джованни восхищался умом Есфирь, а принципы каббалы, о которых говорила девушка, чем-то напоминали ему определенные аспекты христианского таинства.
Мозг Джованни переполняли вопросы, но прежде всего юноша наслаждался чудесными минутами. Всего лишь несколько дней назад он гнил в отвратительном подземелье, под охраной жестоких тюремщиков. А сейчас гуляет по великолепному саду в компании прелестной и образованной женщины.
Есфирь смотрела на него взглядом, в котором пылкость сочеталась с целомудрием. Джованни хотел было прервать затянувшееся молчание, но тут в дверь, ведущую в патио, торопливо вошел Малек.
— А, вот вы где! Извините, что помешал беседе, но хозяин хочет видеть Джованни у себя в кабинете.
