– Я с этим полностью согласен. Контроль будет
обоюдный. Пара человек с вашей стороны и парочка с нашей. Пусть они сделают
себе кабинет и строго контролируют работу этих заведений. Я рад, что мы
все-таки смогли сесть за стол переговоров и разрешить эту проблему мирным
путем. Нам уже давно нужно было найти точки сближения. У нас общее дело. Мы
контролируем один и тот же бизнес. Просто у нас разные объекты. Нам незачем
мешать друг другу. Я предлагаю почаще устраивать совместные сауны, банкеты,
субботники. Для старших наши проститутки будут работать бесплатно, а для
остальных – по десять долларов в час. Кто за это предложение? – спросил
Григорич.
Все собравшиеся подняли руки и покивали
головами в знак полного согласия. Буквально через пару минут братки поднялись и
направились к выходу. Я как можно сильнее прижалась к стене, надеясь на то, что
в полумраке меня не заметят. Только бы не подвел Женька! С его габаритами
прятаться тяжеловато… К счастью, на улице все было спокойно, значит, Женьку не
обнаружили.
В гостиной осталось четверо: Григорич, отец
Марата, Марат и тот самый мужчина, с которым Григорич беседовал здесь однажды
ночью. Я вспомнила его, сомнений быть не могло. Выходит, что от каждой
группировки осталось по двое.
Машинально я отметила, что смотрю на Марата
совершенно спокойно. Он больше не волновал меня. До сегодняшнего дня я
находилась между двумя мужчинами. С одной стороны, преданный Женька, в котором
я уверена больше, чем в самой себе, а с другой – вечно сомневающийся Марат,
готовый к дешевому флирту, но неспособный на большие чувства. Такого человека я
любить больше не могла.
– А теперь можно поговорить и наедине, –
улыбнулся Григорич.
– Лишние нам ни к чему, – утвердительно
кивнул отец Марата. – Нужно найти эту грязную потаскушку, которая
непонятно каким образом осталась в живых, и ее грохнуть.
Я сразу поняла, что речь идет обо мне, и стала
внимательно слушать. Мужчины расслабились, поснимали пиджаки, открыли бутылку
дорогого коньяка.
– Осечка вышла, – вздохнул
Григорич. – Ведь я приказал похоронить их троих в ту ночь. Куда исчезла
эта девка, непонятно. Дипломат был на месте, телка его тоже, а эта словно
сквозь землю провалилась. Говорят, что у нее какой-то дешевый фраер объявился,
мол, она у него и ночевала.
Услышав про фраера, Марат заинтересованно
посмотрел на Григорича:
– Что за фраер?
– Машинами торгует. Мы его вычислили. Его тоже
убрать надо. Наверное, слишком много знает. Девка болтливая и, скорее всего,
многое ему рассказала. Говорят, что она у него на хате тут, в Токио, живет. Мы
навели справки: он входит в калачевскую группировку.
– Так он крутой? – спросил Марат.
– Да нет, обычная шестерка. Гоняет машины.
Наши ребята его адрес узнали. Можно их там обоих и накрыть. Повторить
предыдущее кино, которое мы устроили во Владике. Я бы эту тварь своими
собственными руками задушил! Сколько она мне крови попила! Двое наших людей
погибли. Сначала мой сын, затем Костика на дне морском нашли, а эта падла все
живет. Надо ее срочно убирать, а то она как живой свидетель ходит. Это же она
наутро спектакль во Владике устроила. Подруга ведь ее голой была, а в газетах
написано, что она лежала в вечернем платье, да еще и с обработанной раной в
голове. Это ее рук дело. Если бы мы только знали, что она рано утром заявится,
то обязательно бы дождались ее прихода.
– Эта шлюшка подговорила официанта и затащила
меня в какую-то подсобку, – произнес отец Марата. – А мой придурок
сын отвалил ей за это дело четыреста тысяч долларов.
Марат раздул ноздри и с ненавистью посмотрел
на отца:
– Ты потише со словами, а то ведь я тоже
разозлиться могу. Ты лучше скажи, папуля, как такая хрупкая девушка могла тебя
похитить? Как ты вообще очутился в этой подсобке? Какого хрена тебя туда
понесло?!
– Да пошел за ней сдуру! Она меня трахаться
сама позвала… – пробубнил отец.
– Так на хрен ходить, если даже трахнуться
по-человечески не можешь! А за деньги на меня наезжать не нужно. Я тебя
освободил, а она баба шальная – убить запросто могла.
– Да не убила бы она! Ссыкуха она! Что ты, баб
не знаешь?! С какой стати ты вообще бабу с пистолетом испугался?! У нее и
пушка, наверное, не настоящая была! Эх ты, сын! Просрал четыреста тысяч! Да ты
мог схватить ее за грудки, задрать юбку и поставить раком. Она бы тебе быстро
все рассказала!
Марат сильно покраснел и зло сказал:
– Ты меня на дешевый понт не бери! Я тебе не
какой-нибудь фраер, и баксы бабе за просто так никогда не дам! У меня не было
выхода. Ты не знаешь эту сумасшедшую! Ты не видел, как она машину водит!
– А при чем тут машина?
– При том, что даже мужик так не сможет вести.
Она же в лобовое едет, и ни один мускул на ее лице не дрогнет! У нее с головой
не в порядке! Это она Толика убила, и Костика тоже!
Услышав это, Григорич заметно побледнел.
Достав таблетку валидола, он сунул ее под язык.
– Марат, что ты сказал? Эта девка убила моего
сына?
– Это она убила Толика.
– Ты точно это знаешь?
– Она с ним повздорила по поводу того, что не
хочет заниматься проституцией. Он посадил ее в машину, чтобы отвезти к тебе.
Там, в машине, она его и грохнула.
– Во дела… А я грешным делом на тебя подумал.
– Я знаю.
– Откуда?
– Она мне все рассказала.
– Вот гадина! Ты, Марат, на меня не злись, я
на тебя подумал.
– Да ладно, – отмахнулся Марат.
– А с Костей что?
– Костю она в тот день привезла вместе со
своей подругой. Они приехали ко мне, чтобы я помог избавиться от трупа.
Естественно, я при понятиях. Поэтому помогать не стал. Я братков, как собак, не
закапываю. Поэтому и баксы ей сегодня отвалил, чтобы она тебя, отец, не
пристрелила. Эта баба без царя в голове. Такая способна на все.
Отец посмотрел на Марата безумным взглядом и
обнял его за плечи.
– Прости, сынок. Я ведь ничего не знал. Ты в
тот раз словно помешался на этой девке. Я тебя таким еще никогда не видел. Если
бы она нормальная была, другой разговор, а то ведь проститутка, на заработки
приехала! Мне за тебя стыдно было. Если она за границу рванула и надеялась
чистой остаться, значит, она дура – в лохотрон на остановках играет. Она ниже
тебя и в социальном, и в интеллектуальном плане.
Григорич простонал:
– Марат, что же ты раньше молчал! Что же ты молчал!
Я теперь эту суку собственными руками задушу!
– Григорич, оставь ее мне. Она мне сегодня
ногу прострелила, я сам ее задушу.
