Однако стоило отпустить трубу, как накатил кошмар. Я снова вцепился обеими руками в металл. Пусть я рехнулся, но пока канализационная труба облегчает мои страдания, буду держаться её.
Внезапно меня осенило. Где-то подо мной сидят Тейлор, Йан, Абигайль и Маккена. Абигайль умеет забирать боль и через трубу, соединяющую камеры, передаёт энергию, как я в своё время, когда шарахнул Коди Эпплбаум на продлёнке. Но как она узнала, где меня искать?
Конечно, узнала не она, а Йан. Должно быть, он с самого начала не выпускал меня из виду. Ему известно, где я. Неужели он, Абигайль и Маккена вместе пытаются помочь мне, практически постороннему человеку? Впрочем, похоже на правду. Никто, кроме Маккены, не способен вызвать свечение, приведшее меня к трубе. Мои глаза наполнились слезами, и я заплакал — не в первый раз, разумеется, но впервые слезы возникли не из-за боли. Впервые у меня появилась надежда выжить.
С тех пор во время пыток я бросался к трубе, и страдания прекращались. Мои невидимые друзья точно знали, когда требуется их помощь. Наверняка Йан видел, когда и как меня терзают. Меня переполняла благодарность, которая, как выяснилось, сама по себе обладает недюжинной силой. Теперь я жутко боялся выдать друзей, чтобы их, не дай Бог, не перевели в другую камеру, поэтому действовал крайне осторожно. Хватаясь за трубу, притворялся, будто блюю или пью из унитаза.
Но страх за друзей уступал другому, самому чудовищному. Я боялся, что мамы больше нет в живых, и даже всех сил Абигайль не хватало, чтобы унять этот страх.
46. Недостаток веры
Казалось, я томился в заточении уже месяц, когда лязгнул замок и металлическая дверь отворилась, впервые за долгое время озарив камеру светом. Я инстинктивно отпрянул от порога, закрывая ладонями лицо, чтобы не ослепнуть, и пробормотал:
— Не приближайтесь!
В камеру вошла Нишель, сопровождаемая двумя охранниками.
— Фу, ну и вонь! — скривилась она. — Прямо как в обезьяньей клетке. От него разит почище, чем от Зевса.
Кто-то из охранников хихикнул.
Нишель шагнула вперёд и уставилась на меня сверху вниз.
— Люк хочет тебя видеть. Поднимайся.
Люк! От этого имени меня затрясло. Перевернувшись на живот, я попытался встать на четвереньки, но не смог.
— Сказано тебе, подъём! — рявкнула Нишель.
— Не могу, — простонал я, прижимаясь лбом к бетонному полу.
Поколебавшись, Нишель кивнула охраннику. Тот потянулся было ко мне, но опасливо замер, вопросительно глядя на неё.
Нишель присела возле меня на корточки.
— Предупреждаю: шарахнешь его — и проведешь здесь весь остаток своей никчёмной жизни.
— Не шарахну.
— Откуда мне знать? Ты ведь лгун.
— Лгун или нет, но встать не могу.
Помедлив, она повернулась к охраннику.
— Помоги ему.
Тот обхватил меня со спины и легко поднял, затем убрал руки, и я кулем рухнул обратно, крича от боли.
Нишель закатила глаза.
— Тащите его волоком.
Охранник снова поднял меня, на сей раз крепко взяв за талию, и, не давая упасть, повёл к лифту. Всю дорогу я с наслаждением вдыхал прохладный воздух, упивался им, словно водой. В лифте Нишель ткнула кнопку этажа «D», заставив меня мысленно содрогнуться. Значит, Люк сейчас в темнице.
«Опять проверка, — испугался я. — Если прикажут убить Уэйда, хватит ли мне сил устоять?»
Но ведь возможен и другой, более приятный расклад. Вдруг меня решили перевести в обычную камеру? Если повезет, к Йану и девочкам. Вот бы увидеть их, обнять, поблагодарить. После камеры номер двадцать пять любая тюрьма покажется просто райским уголком.
Увы, надежды мои рухнули, когда мы миновали камеру с ребятами и свернули в блок «Н», к той самой комнате, где я провалил «испытание» с Уэйдом. Там горел свет, и дверь была приоткрыта. Охранник втащил меня внутрь.
На сей раз стульев оказалось три, и два занимали Тейлор и Осьтин. У меня упало сердце.
Господи, только не это!
Я понятия не имел, как выгляжу. В камере номер двадцать пять было темно хоть глаз выколи, поэтому даже разглядеть своё отражение в унитазе не получалось, но, судя по реакции Тейлор, видок у меня был ещё тот.
— Майкл! — только и вымолвила она.
— Боже, чувак! Что они с тобой сотворили? — ужаснулся Осьтин.
— Заткнись! — прикрикнула на него Нишель. — Прибереги жалость для себя.
Охранник усадил меня на пластиковый стул и хорошенько закрепил пластиковые путы на руках и ногах. Талию мне стянули широким пластиковым ремнём с застёжкой на спине. Меры совершенно излишние, учитывая моё состояние. Дееспособным у меня оставался только тик.
— Что происходит? — слабо пробормотал я.
— Заткнись, — повторила Нишель. — Никаких разговоров.
— Уродина, — фыркнул Осьтин.
Нишель переключилась на него, забыв, что имеет дело не со «светлячком». А когда вспомнила, просто подошла и дала моему приятелю затрещину.
— А ты жиртрест!
— Я-то похудею, а тебе жить с такой рожей, — парировал Осьтин и сразу получил новую затрещину.
— Заткнись, колобок!
Минут через пять в комнате появился Люк.
— Рад, что вы по достоинству оценили наше гостеприимство, — зловеще протянул он, глядя на меня.
Моя голова словно налилась свинцом, и я продолжал сидеть, уставившись в пол.
— В глаза смотреть, когда с тобой разговаривают! — рявкнул Люк.
С огромным трудом я поднял взгляд.
На докторе были тёмные очки и какой-то диковинный шлем.
— Что вы сделали с моей мамой?
— Хм, двадцать шесть дней в камере номер двадцать пять, а духа не утратил. Не будь я столь разочарован, наверняка восхитился бы. Мамочка заплатила сполна за твою дурь, но выжила, если ты об этом. Что весьма радует. Не хотелось терять главный козырь. Впрочем, и без неё партия явно в мою пользу.
Люк перевёл взгляд на Тейлор.
— Зря стараетесь, мисс Ридли. Перезагрузить меня не удастся. — Он постучал по шлему. — Ваши электрические волны не пройдут сквозь шлем, сконструированный, кстати, не без помощи вашей сестры. — Люк самодовольно ухмыльнулся. — Сгораете от любопытства, как мы додумались до такого?
— Ничуть, — отрезала Тейлор.
— Жаль, история и впрямь занятная. В молодости я работал на Агентство национальной безопасности. Их штаб-квартира в Мериленде была сплошь обита медью для изоляции от спутников-шпионов. Мой шлем действует по тому же принципу.
— По-прежнему не интересно, — фыркнула Тейлор.
