— Когда ты уходишь? — спросила она. — Может быть, я схожу в кино.
ГЛАВА 40
Хейвен откинулась на спинку заднего сиденья такси. Она искоса поглядывала на красную дверь. Было десять минут девятого. Йейн задерживался, счетчик такси щелкал. Черный «Мерседес» с включенным мотором стоял в конце улочки, выбрасывая облака выхлопных газов, и ждал своего пассажира. Хейвен уже гадала, не упустила ли Йейна. Может быть, он решил пройтись пешком или взял такси, но тут красная дверь открылась, и вышел Йейн. Он был в джинсах и черном пиджаке. Бросив равнодушный взгляд на такси, он уселся в свой «Мерседес». Когда он выехал на Пятую авеню, такси, нанятое Хейвен, скользнуло в поток машин следом за ним.
Солнце клонилось к закату, по всему городу зажигались фонари. За окнами нью-йоркских домов разыгрывались бесчисленные сцены. Люди плакали, дрались, танцевали в нижнем белье, и все они не думали о том, что их могут увидеть снаружи. Приготовившись к долгой поездке на север Манхэттена, Хейвен устроилась поудобнее и посматривала на окна. Но путешествие оказалось неожиданно коротким. «Мерседес» повернул на запад на Двадцать первой улице и остановился перед бывшей авторемонтной мастерской, переделанной в картинную галерею. Фасад, выходящий на улицу, был целиком застеклен. У Хейвен екнуло сердце. В галерее сотни людей собрались на вечеринку. Они ходили за стеклом, словно диковинные существа, которых привезли в зоопарк и выставили на всеобщее обозрение. И ни один из них не подходил под определение «девяностолетний адвокат».
Хейвен расплатилась с таксистом, нашла затененную подворотню на противоположной стороне улицы и стала наблюдать за Йейном, пробирающимся через толпу. Все встречные целовали его в щеку, похлопывали по спине или что-то шептали ему на ухо. У Хейвен, что называется, душа ушла в пятки. Она поняла: это
еговечеринка. И она на эту вечеринку не приглашена. Возмущение взяло верх, и Хейвен присоединилась к группе девушек, флиртующих с двумя мужчинами, раздающими приглашения. Следом за девушками Хейвен вошла в галерею.
Ослепительно-белые стены были увешаны картинами. Хейвен остановилась перед одной из работ. Широкие, смелые мазки, а цвета такие яркие — словно живые. На полотне был изображен пожар в Древнем Риме. На дальнем плане рушились храмы. Крошечные горожане бежали по улицам. На переднем плане, вдали от всего, что происходило в других местах, на холме стоял человек в черном и смотрел на хаос, воцарившийся в городе. На полотне фигура этого человека имела рост всего около пары дюймов, и его легко было не заметить на фоне языков пламени и клубов дыма. Хейвен стало немного не по себе, и она перешла к следующей картине. На ней был изображен тот же самый человек. Он стоял в спасательной шлюпке и смотрел, как пассажирский пароход исчезает под мрачными волнами. На третьем полотне убитая горем блондинка подсматривала через замочную скважину за своим мужем и другой женщиной. Но за ней самой тоже наблюдали. Кроме этих трех, на выставке было представлено еще несколько десятков картин. Катастрофы и трагедии. Сцены анархии и бунтов. И на каждом из этих полотен непременно присутствовала черная фигурка. Казалось, именно этот персонаж приводит в движение силы стихии, словно дирижер, управляющий оркестром, исполняющим безумную симфонию.
— Добро пожаловать, дамы и господа, критики и спонсоры.
Затерявшись в толпе, Хейвен наблюдала за Йейном, поднявшимся на небольшой подиум в центре зала. Одной рукой он обнимал за талию худенькую молодую женщину в черном платье, похожем на подпоясанный мешок для мусора. Женщина поглядывала на гостей глазами, густо подведенными тушью, из-под длинной черной челки. При жестком галерейном освещении ее кожа казалась белее стен. Она выглядела, как жертва дистрофии. Хейвен удивлялась тому, что эта девица вообще способна держаться на ногах. Еще более удивительно было наблюдать за ее губами, накрашенными ярко-алой помадой и растянутыми в улыбку, похожую на ухмылку Джокера.
[16]
— Благодарю вас за то, что вы пришли на открытие новой выставки Марты Вега, которая называется «Агент энтропии». Как вам всем известно, я большой фанат творчества Марты, и для меня большая честь принимать эти восхитительные работы в помещении, где некоторое время размещалась коллекция картин моего покойного отца. Со временем некоторые картины перекочуют отсюда на почетные места в моей гостиной. То есть — если мне это окажется по карману. — Толпа понимающе загудела. — Так что — приятного вам времяпровождения, наслаждайтесь картинами, а главное — бесплатной выпивкой. Благодарю вас.
Йейн сошел с подиума в обнимку с Мартой Вега и направился прямой наводкой к бару. Хейвен благоразумно ушла с их дороги и притаилась за углом. Йейн и Марта заказали себе напитки и стали шептаться у всех на глазах. Хейвен могла себе представить, что на уме у других гостей. Только два дня назад было найдено тело Джереми Джонса. И вот они, пожалуйста, — подозреваемый и мотив преступления. Парочка бесстыдно вышла на люди в то время, когда труп Джереми Джонса еще лежал в лаборатории дознавателя.
Хейвен гневно смотрела на руку Йейна, гладившую бледную кожу Марты в прорези на спинке платья. Трудно было поверить, что эта рука принадлежит тому мужчине, которого она знала в Риме. Но Хейвен прекрасно понимала, что истина открывается тогда, когда человек думает, что его никто не видит. И вот перед ней вновь предстал истинный Йейн Морроу. А истинный Йейн Морроу — тот, чье имя мелькало в колонках светских сплетен, и тот, который позировал перед папарацци — был лжецом и бабником.
— Ну что скажешь?
Хейвен вздрогнула от звука женского голоса. Чуть поодаль, рядом с колонной, стояла пара. Он и она рассматривали одну из работ Марты Вега. Фотография на сайте ОУ не передавала подлинной красоты Падмы Сингх. В жизни президент общества «Уроборос» была ослепительно красива. Фиалковые глаза, густые черные волосы, ниспадавшие по плечам, прекрасная и соблазнительная фигура. Большинство мужчин в зале галереи, конечно же, пялились на Падму, а внимание Хейвен привлек к себе ее спутник — молодой красавец в костюме идеального покроя. На переносице Адама Розиера красовались массивные черные очки, и узнать его было трудно. Хейвен предусмотрительно нырнула за колонну, чтобы эти двое ее не увидели.
— По-моему, она деградирует, — произнес Адам голосом телеведущего. — Мазок вялый, цвета тошнотворные, все остальное удручающе примитивно.
— А общая идея? — спросила Падма немного нервно.
— Вот только общая идея и интересна во всем этом безобразии, — заявил Розиер. — Но выбор темы таков, что не остается никаких сомнений: наркотики пожирают ее разум.
— Да, работы Марты стали довольно провокационными, это верно, — согласилась Падма. — Быть может, стоит спросить у нее о источнике ее вдохновения.
— Не думаю, что это необходимо. Я даже не уверен в том, что ей это известно. Но этот вернисаж следует закрыть, пока не пошли разговоры. Сколько бы денег ни тратилось на эту галерею, их можно употребить с большей пользой.
