Раздав часть передачи девчонкам, я стала
думать о Верке. Она что-то недоговаривает, но что? Макса до сих пор не нашли,
это точно. Я в этом не сомневаюсь. Если бы его нашли, то ко мне в колонию давно
бы уже прикатил следователь. В этой истории что-то не так. Верка упорно молчит,
но я-то знаю свою сестру. Может, мать Макса до чего-то докопалась? Хотя, в
принципе, мне нечего бояться. Нужно еще доказать мою причастность к этому делу.
Через несколько дней в отряд вернулась Танька.
Я бросилась к ней на шею и радостно прошептала:
– Ну, слава богу, все обошлось!
– Я тебе обязана, – вздохнула
Танька. – Если бы не ты, еще неизвестно, чем бы все это закончилось. Я
умею быть благодарной, поверь.
– Какие, к черту, благодарности, главное,
что ты осталась жива. Ты лежала в санчасти?
– Да. Доктор сказал, что я чудом выжила.
Ты меня, Дашка, с того света вытянула. Еще немного – и все, пришлось бы папочке
гроб отсюда увозить. А так – ничего, полежала под капельницей и отошла. В
санчасти здорово! Можно спать сколько хочешь, и никто не стоит над душой.
– Танюш, я передачу получила. Правда, тут
осталось немного, но кое-что я для тебя припасла.
Я заварила некрепкий чай, вытащила печенье с
конфетами, и мы с Танькой с удовольствием перекусили.
– Не представляю, как это бабье пьет
чифирь? – пожала плечами я. – Ведь так можно не только сердце
посадить, но и все остальное тоже.
– Эти твари ничем не брезгуют. Кстати,
они не сделали тебе ничего плохого, пока меня не было?
– Нет, побоялись.
– Даша, а кто тебя так драться научил?
– Никто, – засмеялась я. – До
колонии в жизни не дралась. Даже и подумать не могла, что мне придется
научиться.
– Ты такая хрупкая на вид, а дерешься,
как Синди Ротрок. Откуда в тебе столько силы? – улыбнулась Танька.
– Теперь нужно быть начеку. Давай
поступим так: полночи будешь спать ты, а полночи я. Обоим засыпать нельзя,
иначе может повториться та же самая история.
Так мы и сделали. Спали по очереди. Дни
тянулись медленно, убивая однообразием. Примерно через месяц пришел дежурный и
пригласил Таньку с вещами на выход. Танька улыбнулась, пожала мне руку и
сказала:
– Вот видишь, я же тебе говорила, что
меня скоро освободят. Скорее всего, папику удалось доказать мою невиновность.
– Я очень рада за тебя, – с трудом
произнесла я, глотая слезы.
– Сейчас сяду в шикарную тачку и поеду в
Москву. Отсюда до столицы часов шесть добираться, не больше. По дороге мы с
папиком выпьем классного виски, а вечером пойдем в ресторан. Наверное, папик
закатит грандиозный банкет по случаю моего возвращения. Ты только не падай
духом, Дашуня! Я скоро за тобой вернусь. Я оттрубила здесь семь месяцев. Ты
пока сидишь шесть. Ровно через месяц я заберу тебя. За месяц папик обязательно
утрясет твой вопрос. Ты мне веришь?
– Верю, – прошептала я.
– Ты только держись, – хлопнула меня
по плечу Танька. – Я недолго, подруга. Скоро я за тобой приеду!
Взяв сумку, она направилась к выходу.
Остановившись у дверей, обернулась и громко заявила на всю секцию:
– Кто Дашку тронет – на воле урою. Узнаю,
когда заканчивается срок, и прямо у ворот колонии заживо похороню. Понятно вам,
кобылы?!
Когда Танька ушла, девчонки, не стесняясь
меня, выматерились, но дальше этого дело не пошло. На Танькино место поселили
какую-то «шестерку», которую шпыняли всем отрядом. Я сомневалась в том, что
Танька вытащит меня отсюда – ведь это стоит сумасшедших денег! Больно надо папику
выкладывать кругленькую сумму за какую-то неизвестную зэчку... В общем, я
готовилась провести в этом дурдоме еще два с половиной года.
Без Таньки стало как-то пусто. Я осталась
наедине со своими проблемами и душевной мукой. Подруг на зоне я не искала, да
здесь их и быть не могло. Таньку послал мне бог, а такие подарки и на воле-то
бывают редкостью.
Больше всего меня раздражали женские
татуировки, которые девчонки клепали себе с неуемным энтузиазмом. На зоне это
называется «набить мастюху». Все бегали в туалет, прихватив с собой тушь и
иголку. Главное, чтобы не увидел начальник. Если увидит, то сразу в карцер. Я
никогда не понимала, зачем уродовать себя? Почти у всех девчонок было наколото
одно и то же слово: «КЛОТ», что означало: «Клянусь Любить Одного Тебя», или
«САТУРН», что означало: «Слышишь, А Тебя Уже Разлюбить Невозможно». Ну и чушь!
В один из дней мы с девчонками возвращались с
фабрики и присели покурить. Вскоре к нам подошел охранник и сказал:
– Ну что, красавицы, кто из вас хочет
выпить?
Все замолкли и опустили глаза, но самая
бестолковая из нас радостно согласилась. Он налил ей полный стакан водки из
припрятанной под курткой бутылки и протянул посыпанный солью сухарь.
– А покурить нормальную сигарету хочешь?
– Хочу, – пьяно протянула она.
– Может, ты еще и потрахаться
хочешь? – заржал охранник.
– А может, ты сам подрочишь за
бараком, – нахально ответила она.
Все ее поддержали и стали дружно смеяться.
Мужчина побагровел и крепко схватил девчонку за руку:
– Пошли.
– Куда? – испугалась она.
– Пойдешь туда, куда я тебя поведу. А
если не пойдешь, то отправишься в карцер.
– Никуда она не пойдет, – сказала
пожилая зэчка. – Пусть вызывают дежурного. Мы все подтвердим, что это ты
налил ей стакан водки и первый ее оскорбил.
– Я никому водку не наливал, – пригрозил
нам пальцем охранник. – Да и кто вам поверит, ведь вы сучки, преступницы,
отбросы общества. Грязные, вонючие твари! От вас разит, как от скотины! Корова
и то лучше пахнет, чем вы!
Мужчина силой потащил девчонку в сторону
швейной фабрики. Она почти не сопротивлялась, только крикнула нам:
– Я его не боюсь! Что мне его бояться?!
– Она тут уже два года сидит, –
сказала старшая. – Попробуй выдержи два года без глотка спиртного. Тут у
любого крыша поедет. Водка ей в голову ударила, вот она и окосела сразу.
...Появилась она к отбою. Забилась в угол,
закрыла лицо руками и долго рыдала, не отвечая на все наши расспросы.
Наревевшись вдоволь, девчонка стянула платок, и мы в ужасе отпрянули. Эти
изверги обрили ей полголовы, оставив волосы на макушке на манер крысиного
хвоста. Тело зэчки было в синяках, одежда разорвана, вся юбка в крови.
