Я вспомнила кислые лица девчонок из своего
отряда. Расстроились, дурехи, что даже не могли меня проводить... Обычно тем,
кто покидал стены колонии, устраивали пышные проводы. Гулянье начиналось
вечером, когда объявляли отбой, и заканчивалось рано утром. Весь отряд дружно
чифирил, угощал друг друга эфедрином и курил травку, которую за установленную
плату можно было купить у охранников...
– Эй, подруга! Ты там долго стоять
будешь? – услышала я знакомый голос и подняла голову.
У красивой фиолетовой иномарки стояла шикарная
дама в длинной норковой шубе. В ушах ее переливались огромные бриллиантовые
серьги, на длинных пальцах сияли изумительной красоты кольца. Я растерянно
поправила свою телогрейку.
– Танька, ты, что ли?!
– Конечно, а кто же еще! Кому ты нужна,
кроме меня?! Кто бы смог тебя отсюда вытащить?!
– Я думала, у тебя не получится... Прошло
почти полтора месяца...
– Это оказалось намного сложнее, чем я
думала. Но лишних полмесяца это все-таки не два с половиной года.
Танька подбежала ко мне и принялась целовать.
От нее исходил тонкий запах дорогих духов, другой, счастливой жизни...
Танька посмотрела на мою драную сумку и
покачала головой.
– Господи, даже не верится, что совсем
недавно и я была такой же.
Я тяжело вздохнула. Танька засмеялась,
похлопала меня по плечу и весело произнесла:
– Ничего, подруга, не унывай! Все
исправим. Главное, что ты жива и здорова.
Мы подошли к машине. Танька села за руль и
подмигнула мне:
– Это мне папик купил. В порядке
моральной компенсации за отсидку. А ты что стоишь? Поехали. Может, тебя моя
тачка не устраивает? Нужно было приехать на лимузине?
– Ладно уж тебе! Какой, к черту,
лимузин! – Я села в машину и затаила дыхание. – Да, Танька, хороший у
тебя папик...
– Не жалуюсь, – усмехнулась подруга.
– Ты выглядишь потрясающе! От той Таньки,
с которой мы вместе сидели, не осталось и следа. Прямо настоящая дама. Я даже
как-то неловко чувствую себя рядом с тобой.
– Брось говорить глупости! Главное, что
ты на свободе. Поехали.
– Куда? – испуганно спросила я.
– Ко мне домой. Я познакомлю тебя со
своим папиком.
– А удобно?
– Еще бы! Он тебя из колонии вытащил. Я
ему все уши прожужжала. Теперь он хочет на тебя посмотреть.
Танька завела мотор, и машина плавно тронулась
с места. Я оглянулась и с грустью посмотрела на ворота колонии. По щекам
побежали слезы.
– Ты что, подруга, реветь, что ли,
собралась?
– Да так, просто...
– Ничего, у меня тоже такое было. Очень
тяжело привыкать к дому после колонии. Папик банкет заказал по случаю моего
освобождения, народу собралась тьма-тьмущая, а я сижу и реву... Папик за меня
так переживал! Я ночами не спала – плакала, кричала. Мне не верилось, что я
смогла вырваться из этого гадюшника. Папик меня к психиатру возил. Тот сказал,
что мне нервы надо лечить. Назначил сеансы гипноза и иглоукалывание. Теперь
езжу на процедуры. Первое время я от людей шарахалась. Ментов на улице видеть
не могла, хотелось им глаза выцарапать. Психовала по любому пустяку. Папику
нагрублю, наговорю гадостей, а через пять минут бегу прощения просить. Ты чего
молчишь, подруга? – повернулась ко мне Танька.
– Не знаю. Наверное, зона научила меня
молчать. Все время боюсь сказать что-то лишнее. Эта чертова колония словно
испытывала нас на прочность. Мы с тобой все-таки не сломались, не упали лицом в
грязь, многие не могут подняться на воле. Даже не верится, что сегодня я смогу
спокойно уснуть. В бараке я постоянно держала ухо востро, чтобы не случилось
беды.
Танька протянула мне длинную сигарету с
ментолом и улыбнулась:
– Давай, Дашка, отучайся папиросы курить.
Несолидно как-то. Я быстро от них отвыкла, даже сама не ожидала.
До Москвы оставалось километров десять. Я с
трудом сдерживала слезы.
– Прости, Танька, прямо не знаю, что со
мной такое. Кажется, что сейчас проснусь и увижу этот жуткий барак с тусклым,
портящим зрение светом, эти сырые стены, покрытые грибком, эти железные койки и
этих гадких баб, диктующих свои законы.
– Я тебя понимаю. – Танька достала
из бардачка маленькую сумочку и остановила машину у придорожного кафе. –
Пойдем, выпьешь что-нибудь – легче станет. Я тоже дура, не догадалась с собой
бутылку прихватить.
Мы зашли в кафе. Танька заказала для меня
двойную порцию виски со льдом, а себе взяла стакан апельсинового сока.
– Мне нельзя, я за рулем, –
улыбнулась она. – Я потом наверстаю.
Народу в кафе было довольно много. Веселая
компания в углу праздновала чей-то день рождения. Вскоре шум заметно поутих, и
я почувствовала на себе заинтересованные взгляды.
– Послушай, Танька, что они так на меня
уставились? – занервничала я. – Я что, плохо одета? У меня телогрейка
новая. Мне все бабы завидовали. Теплая, удобная. Я ее у Вальки за пачку чая
выменяла. Платок тоже почти новый. Наверное, все дело в полукедах. Они уже
старые. Я хотела казенные войлочные ботиночки прихватить, но не дали. Сказали,
не положено. Заставили сдать. Мне даже жалко стало. Ведь ботинки хорошие, самое
главное, что теплые. Но на воле в них, пожалуй, неудобно ходить.
– Ну, Дашка, ты даешь! – рассмеялась
Танька. – Правда, я и сама только недавно адаптировалась. Сегодня мы с
тобой все это дерьмо, пропахшее колонией, сожжем в камине. На воле нужно ходить
в приличных шмотках.
– Телогрейку жалко. Ведь новая совсем.
– Дашка, ты что, доярка, что ли, в
телогрейке ходить. В ней только на ферме работать!
– Может, ты и права. Я пока плохо
соображаю. Мне кажется, что я в колонии всю жизнь просидела.
Допив виски, я потянула Таньку за рукав и тихо
прошептала:
– Танюха, поехали. Уставились, словно
девушку в телогрейке никогда не видели.
Мы сели в машину и дружно расхохотались. Я
достала папиросу, помяла ее и жадно закурила.
– Ей-богу, отвыкну, – улыбнулась я
Таньке, – но только со временем. Сразу не могу. Знаешь, чего очень
хочется?
– Чего?
– Крепкого чая.
– Приедем, будет тебе чай.
– С печеньем и конфетами, –
мечтательно произнесла я.
