— Им пора спать, синьор, а Вам пора уходить! А то они начнут безобразничать.
— Что они делают, когда безобразничают?
— Все, что обыкновенно делают духи; будут летать по залу, могут попытаться разыграть Вас или напугать, они ведь духи, а духи любят немного припугнуть живых.
— Как Ваше имя, умница?
— Челита.
— Ай-яй-я-яй! / Зря не ищи ты — / В деревне нашей, / Право же, нет / Другой такой Челиты! — пропел я.
— Откуда Вы знаете нашу песню? Это наша деревенская песня.
— В моей стране она часто звучала по радио. Это тарантелла?
— Ха-ха! Тарантелла имеет более быстрый ритм. Это когда человек движется, как будто ему под одежду попал тарантул. Ха-ха-ха!
— Такая веселая девушка, а надо же, неживая!
— Быть духом ничуть не хуже, чем быть живой. Сегодня ночью Вы в этом убедитесь. Не забывайте, что я приду к Вам, уж я Вам покажу, что такое итальянские девушки!
— Как долго Вы у них служите? — кивнул я на группку великих людей, тем временем перебравшуюся к камину. Возможно, им стало холодно, несмотря на то, что в зале было жарко натоплено, да и за окнами было не менее жарко.
— Долго. Я приняла на себя заботу о них после того, как предшествовавшая мне служанка поссорилась с ними.
— Я понимаю. У духов всегда вечность, вам не до календарей. Хорошо. А сколько всего сменилось служанок после того, как господа приняли такое состояние?.. Стали духами.
— Мне сообщили, что я не то восьмая, не то десятая. Впрочем, разве это важно?
— Совсем неважно, — согласился я.
— Ну вот.
Челита повернулась к великим людям. Хлопнула в ладоши.
— Внимание, господа! Мы отправляемся спать. Вы уже выбрали себе пару на эту ночь? Синьор Горки? Синьор Нитцше? Синьоры? Если вы выбрали, возьмите друг друга под руки и подойдите попрощаться с нашим гостем. Он отлично развлекал нас сегодня.
Учтивые и вдруг ставшие элегантными как дорогие музыкальные инструменты Нитцше и Горки, имея каждый на сгибе локтя любимых дам, подошли, поклонились слегка. Ну, наклонили головы в мою сторону.
Я встал и сделал то же самое.
— Начинаем движение, господа! — воскликнула Челита и прошла мимо меня, прошипев: — Вам туда нельзя, и не вздумайте. Живым вход воспрещен!
— Я Вас еще увижу?
— Я приду к Вам ночью в гостиницу, я же сказала!
Процессия удалилась, втянулась в большие двери в центре зала, давно уже возбуждавшие мое любопытство.
Челита закрыла двери передо мной, победоносно улыбнувшись.
— Живым вход воспрещен! — еще раз прошипела она.
Только в этот момент я заметил, что служанка очень высока ростом. Где-то около двух метров.
Я еще некоторое время послонялся по залу. Допил вино в графине. Постоял у книжных шкафов. Большая часть книг темнела дорогими переплетами. Однако я обнаружил там и несколько моих собственных книг во французском переводе. Я подумал, что духи ведь читают на всех языках одинаково хорошо. Признаюсь, мне было приятно обнаружить мои книги у столь великих и прославленных людей.
Через некоторое время я выскользнул из дома в темноту. Уже в саду оглянулся. Свечи догорели, но, видимо, еще теплился камин, потому что присутствовало красное пятно в силуэте темного дома. В свою гостиницу я добрался нескоро, так как пару раз заблудился по пути. По дороге о мое лицо разбивались ночные бабочки.
Приходила ли, как обещала, ко мне прекрасная служанка Челита?
Приходила. Но я умолчу о состоявшемся между нами сражении.
Дарвин
Вот что говорит о Чарлзе Дарвине его родная английская Hutchinson's New 20th Century Encyclopedia:
«Дарвин, Чарлз Роберт (1809‒1882) — британский ученый, открывший принцип естественного отбора. Родился в Шрусбери, внук Эразмуса Дарвина, он изучал медицину в Эдинбурге и теологию в Кембридже. Натуралист в исследовательском путешествии в Южном полушарии на Его Величества корабле «Бигль» в 1831‒1836 годах, он сделал наблюдения, приведшие его к теории эволюции видов.
Женившись в 1839 году на своей кузине Эмме Веджвуд (Emma Wedgwood) он поселился в Dawn, графство Кент, где прожил до конца своей жизни.
К 1844 году он расширил свои заметки до чернового варианта своих выводов, а в 1858-м, A. R. Wallace прислал Дарвину свою рукопись, выражавшую почти ту же самую теорию. В 1859 году Дарвин опубликовал книгу «On the Origin of Species by Means of Natural Selection», которая представила весь мир живых существ в разумном виде генеалогического дерева, однако вызвала горькую конфронтацию, поскольку не соглашалась с буквальным смыслом Книги Генезиса («The Book of Genesis»). Лично Дарвин мало участвовал в дебатах, но публикация его «Происхождения человека» («The Descent of Man», 1871) добавила масла в огонь теологических дискуссий, в которых Т. Н. Huxley и Haeckel приняли участие.
Впоследствии Дарвин посвятил себя в основном ботанике и занимался ей до самой своей смерти. Был похоронен в Вестминстерском аббатстве.
Из его пяти сыновей несколько стали известными учеными, а его внук, сэр Чарлз Дарвин (1887‒1963), физик-теоретик, был основным организатором в британском проекте атомной бомбы. Другой внук, Бернард Дарвин (1876‒1963), был гольф-корреспондентом газеты «The Times» и игроком в гольф, выступавшим за Англию восемь раз».
После этой очень британской характеристики уместно перейти к оставленной Дарвином человечеству Теории Эволюции.
Теория эволюции
Додарвинизм/Ламарк
Обширное здание теории эволюции и, как составная его часть, — теория происхождения человека не должны подавлять моих современников своей кажущейся грандиозностью, кажущейся научностью. Тем более, когда дело касается науки XVIII и XIX веков. Исследовательская методика была в те времена в примитивном состоянии. XVIII век пробудил огромный интерес к природе, недаром его называют веком просвещения. Однако…
Однако исследовательские возможности были невелики, большей частью описания производились на основании простого осмотра (причем ботаника, естественно, опережала зоологию). Животных в основном наблюдали в несвободном состоянии (не говоря уже о наблюдениях за животными в их естественной среде обитания, таковые наблюдения были редкостью) или изучали мертвых; а поскольку до изобретения фотографии было еще далеко, то рисунки и гравюры запечатлевали их облик.
Со временем, совместными усилиями к XVIII веку европейцы собрали все же значительную описательную базу своих (поверхностных) наблюдений как для ботаники, так и для зоологии, и стали пытаться в ней разобраться. Из этих попыток родились классификации, осуществленные самыми наблюдательными сухими умами своего времени. Какой-то порядок все они: Линней, Бюффон, Брем, Гумбольт, Ламарк и толпа других, менее известных, навели. Когда на руках такой обширный материал, соблазнительно его проанализировать, сделать какие-то глобальные выводы. Каждый немецкий педант, французский академик в парике, британский джентльмен-путешественник, повозившись с классификационными системами хотел стать отцом общей универсальной теории.
