Мейсон сказал:
– Мы ведем расследование несчастья, случившегося по
соседству. Вы, наверное, уже знаете...
– Про женщину, которую убили там, на шоссе?
Мейсон кивнул.
– А что вас интересует?
– Вы были дома в ночь убийства?
– Да.
– А не слышали ли вы каких-нибудь странных звуков,
доносившихся вон оттуда? – Мейсон указал назад.
– Вы имеете в виду дом, который купил этот верзила, строящий
из себя денди?
– Вот-вот.
– Его собака лаяла как полоумная, – сообщил Ломакс. – Я
сказал жене, что, наверное, стряслась беда. Псина просто наизнанку
выворачивалась.
– А вы не знаете, когда именно это происходило? – спросил
Мейсон.
– Сейчас скажу точно. Вернее, точно сказать, когда все
началось, я не могу. Я ведь не сразу понял, что дело неладно. Но собака лаяла,
лаяла, и я решил выглянуть в окно. Оно выходит прямо на дом Хэкли.
– Знаю-знаю, – с готовностью подтвердил Мейсон. – И что
дальше?
– Я взглянул на часы. Мне пришло в голову, что, наверно,
стряслась беда. Времени было ровно двадцать пять минут первого.
– А ваши часы показывают точное время? – спросил Мейсон.
– Вполне. Я их каждый день сверяю по радио. Если они и врут,
то на пару секунд, не больше.
– Значит, часы показывали двенадцать двадцать пять?
– Если быть совсем точным, то двенадцать двадцать четыре, –
сказал Ломакс. – Я запомнил.
– Собака долго лаяла?
– Ну, идя к окну, я заметил, что в доме, который купил
Хэкли, зажегся свет, и собака тут же умолкла, как по приказу. Я еще немного
подождал, но свет горел, собака больше не лаяла... Я решил, что все в порядке,
и пошел опять спать. Она лаяла минуты три-четыре, пока я не встал. Если хотите
знать, псина эта препротивная, но пока я с ней не связываюсь – предпочитаю не
портить отношения. Но вообще-то я держу кур, и если собака загрызет хоть одного
цыпленка, я терпеть не буду, а выложу Хэкли все начистоту. Скажу, что собака
его – тварь городская, и в деревне ей делать нечего. Я еще не видел ни одного
пса, который бы не стал убийцей после переезда в деревню. Вообще это все
безобразие. Раньше в том доме жили приятные люди. Богачи, правда, но с соседями
отношения поддерживали мирные. Люди как люди. Они, наверное, тоже были
городские, но в деревенскую жизнь вписывались нормально. А этот Хэкли совсем
другого поля ягода. Он насквозь городской, с соседями не общается. Смотрит на
меня как на пустое место. Идет мимо – и хоть бы хны. Бывает, кивнет, а может и
так пройти. Никогда не остановится поговорить. В деревне человек зависит от
соседей, и если вдруг попадается такой, который не желает с тобой знаться, это
неприятно.
– Еще бы! – поддакнул Мейсон.
– А раз так, то я не обязан терпеть выходки его псины. Она
мне не нравится. Одна такая зверюга мне уже кровь когда-то попортила.
– Собака волновалась вчера только один раз?
– Один, – кивнул Ломакс.
– А вы не заметили на дороге какой-нибудь машины?
– Никаких машин я не видел, – набычившись, заявил Ломакс. –
Я вообще-то ложусь в постель, чтобы спать. У меня тридцать акров земли, на
которой надо пахать. Так что к вечеру я совершенно выматываюсь. Послушаю в
девять радио – и на боковую. Ночью я обычно сплю не просыпаясь. А на рассвете
встаю и опять за работу. Да и не тот я человек, чтобы лезть в дела соседей. Не
люблю, правда, чтобы и соседи совали свой нос куда не просят. Я живу сам и даю
жить другим. Мы тут все такие.
– Значит, машины вы никакой не слышали?
– Да нет, ничего я не слышал, пока проклятая псина не
залаяла. А тогда встал и пошел посмотреть, что происходит. Собака... она вела
себя так, будто... ну, знаете, как бывает, когда животное чем-то взбудоражено.
Слегка истерично, что ли...
– Вы думаете, там был кто-то чужой?
– Я думаю, она здорово разволновалась.
– Но вы никого не видели?
– Я же говорил... Я увидел, что зажегся свет. Собака еще
чуть-чуть полаяла и перестала. И я пошел спать.
– А сколько времени прошло? – спросил Мейсон.
– Перед чем? – не понял Ломакс.
– Перед тем, как вы пошли спать.
– Понятия не имею, – пожал плечами Ломакс. – У меня нет
секундомера. Наверное... Бог его знает, секунд тридцать, от силы минута...
– Спасибо, – улыбаясь, поблагодарил Мейсон. – Только не
говорите никому о нашей беседе. Мне не хочется, чтобы это дошло до Хэкли. Да и
для ваших отношений лучше, если он не будет знать, что вы нам о чем-то
рассказали.
– Плевать мне на него! – воскликнул Ломакс. – Меня
совершенно не интересует его мнение.
Мейсон пожелал ему спокойной ночи, и гости отправились
обратно к машине.
Делла Стрит сказала:
– А я у Хэкли кое-что стащила...
– Неужели? – поднял брови Мейсон.
Делла рассмеялась.
– Вот что значит женский взгляд!.. Наверно, ни один из вас
не заметил шарфик, лежавший на книжной полке в углу? А? Признавайтесь!
– Шарфик? – переспросил адвокат. – Нет, конечно.
Делла Стрит вытащила разноцветный шелковый шарф, который
прятала у себя на груди. Шарф был выдержан в приглушенных тонах: зеленые полосы
постепенно переходили в темно-лиловые.
– Не чувствуете запах? – спросила Делла.
Мейсон понюхал и присвистнул.
– Делла! Неужели это тот самый аромат?
– Какой? – поинтересовался Дрейк.
Мейсон задумчиво произнес:
– Может, я и ошибаюсь, но вроде бы такими духами
пользовалась моя хорошая знакомая Вирджиния Байнум.
– Запах слишком слаб, чтобы служить доказательством на суде,
– откликнулась Делла Стрит. – Но вообще-то это идея, шеф.
– Нет, не просто идея, – нахмурился Мейсон. – Это догадка.
– А вот, – добавила Делла Стрит, – кое-что еще.
И она вынула из-за пазухи маленькую сплющенную женскую
шляпку.
– Обе вещи лежали на книжной полке в углу. Помните, агент
Дрейка говорил, что, когда Этель Гарвин выходила из гостиницы, на ней была
шляпка?
Мейсон взял шляпку в руки.
Дрейк тихонько присвистнул:
– Черт побери, Перри! А что, если обе женщины были влюблены
в Хэкли?
