— Ну ладно, какой там к черту суд. Гарик, хватит идиотничать. Вы меня простите, — я обратилась к милиционерам, — это такой человек… он на учете состоит в наркологическом диспансере и… в психдиспансере!
— X… тебе! — Видимо, эта самая удобная формула не раз выручала Гарика в трудных ситуациях.
— Нас это не касается. Нам сказано — вселить, — значит, вселить.
— Хорошо, допустим. Я хочу увидеть постановление суда, а не ксерокс.
— Как это не было суда? — заволновалась вдруг Эльвира. — Я была свидетелем!
— А постановление, — Гарик сковырнул грязь, налипшую на ботинок, об стенку, — в отделении. Его переслал суд.
— А если я позвоню в отделение?
Гарик показал ряд ровных, слегка оттопыривающихся от десны, пластмассовых зубов.
— Звони.
Я набрала номер, который мне подсказали патрульные. Сначала было занято, потом довольно хамский голос прокричал:
— Капитан Гаврюхин слушает!
— Здравствуйте… — Я объяснила ситуацию.
— Есть постановление! — прокричал мне Гаврюхин.
— Но суда никакого не было. Это просто липа. Он аферист.
— Ой, блин, достали со своими квартирами… Квартир им мало… Обращайтесь, женщина, к прокурору.
Милиционеры потоптались, негромко переговариваясь, и потом молчавший все время паренек сказал с сильным подмосковным говором:
— Вы… это… открывайте лучше дверь, пока мы ее не сломали.
Я попробовала зайти с другой стороны, судорожно соображая при этом, кому звонить. Не пускать же эту орду в наш дом. Там Варины игрушки, вещи…
— У меня ребенок. Неужели вы будете ломать нашу дверь?
Тут заорала Эльвира:
— И у меня сын — в интернате! Он вообще больной! Гарик сильно толкнул ее локтем, Эльвира запнулась. — То есть…
На помощь решила прийти и старуха:
— Ой, мне плохо, вызовите «скорую»!
Я снова обратилась к милиционерам:
— Послушайте меня спокойно, пожалуйста. У них есть своя квартира, в Подмосковье. Я сейчас даже могу припомнить адрес… я ему сколько раз туда штрафы за хулиганство пересылала… и повестки из диспансеров… М-м-м… Электросталь, улица Южная, кажется… дом то ли девятнадцать, то ли двадцать девять. Квартира…
Гарик злорадно заговорил:
— Нет больше этой квартиры! Я ее продал! И мать сюда прописал… прописываю… по постановлению суда!
Я почувствовала, что больше не выдержу. И сказала милиционерам, которым это, разумеется, было совсем неинтересно:
— Но у меня квартира однокомнатная!
Гарик тут же встрял:
— Хрен! А куда девалась вторая комната?
— Да ее не было никогда! Это бывшая хозяйка, которая здесь жила, отгораживалась от мужа перегородкой, а потом, когда он умер, жильцов даже пускала на ночь за эту перегородку. А я эту перегородку сломала.
— Вот-вот! Сломала со своими ё. рями, пусть чинит. Окна два, значит, и комнаты две.
И Эльвира решила сказать свое слово:
— А хоть бы и одна! Беременную женщину на улицу не выгоните! У меня справка есть! На кухне пусть живет, тварюга эта. Гарика из квартиры поперла, он здесь прописан!
Я с радостью увидела, как по лестнице от лифта спускается наш самый лучший сосед, Сергей Юрьевич. Милиционеры, все же несколько растерянные, спросили его, перекрикивая громкое тявканье болонки:
— Гражданин…
— Господин, — поправил их Сергей Юрьевич. — Господин Токмачев. Между прочим, отец того самого Юрия Токмачева, который вчера дрался в Думе. Видели по телевизору? А что у вас здесь случилось… м-м-м… господа-товарищи?
Милиционер засмеялся:
— Нехилые у вас здесь… господа живут. Так, гражданин, вы знаете эту гражданку? — Он показал на меня.
Токмачев прокашлялся и ответил:
— Разумеется. Это Елена Воскобойникова, живет здесь много лет, тоже, кстати, личность известная. Журналист, работает в ТАССе.
— Жопой она работает своей! И передком! — задиристо выкрикнул Гарик, снова занервничавший.
— Гражданин Савкин! — урезонил его милиционер. — Вы как-то тоже… держите себя в границах! Гражданин Токмачев, а вот этих граждан, — он показал на Гарика и компанию, — вы знаете?
Сергей Юрьевич внимательно оглядел всю честную, вернее, бесчестную компанию.
— Никогда в жизни не видел, хотя живу здесь безвыездно двадцать три года.
— Е… он ее двадцать три года! — опять встрял Гарик, которому точно перестал нравиться разговор. — Ее все отъели в доме и в ТАССе этом ё. ном!
— Господи… — Я стала рыться в сумке, чтобы все-таки достать сотовый. Кому-то надо звонить, в службу спасения хотя бы…
Гарик ловко, видно не впервой, попытался выхватить у меня прямо из сумочки ключи. Милиционер пожурил его:
— Ты это… давай, чтобы без шума…
— Да господи, что же это делается!.. — Я крепко сжала ключи в руках.
С трудом сдерживаясь, чтобы не расплакаться — еще не хватало, в такой ситуации, я набрала номер мамы. Она очень трезвая женщина, и наверняка ей придет в голову какое-то простое решение. Поднял трубку мамин муж Игорек.
— Слушаю, — спокойно сказал Игорек.
— Игорек, привет, а мама дома?
— Мама, — задумчиво повторил Игорек. — Мама…
Я представила, как он сидит перед компьютером и думает — вот сейчас монстр должен съесть эту девочку или чуть позже, и записывает это в сложных математических формулах.
— Игорек! Это Лена! У нас тут проблемы! Позови, пожалуйста, маму.
— Лена, я тебя узнал. Привет. А мамы нет.
— Игорек, мама — это Лиля, твоя жена, ты понимаешь? Изабелла? Ее точно нет?
— Точно. Лили точно нет. Изабеллы… тоже нет…
Я нажала отбой.
— А чё ж у тебя все ё. ри поразбежались, э? — засмеялся Гарик.
— Тебя испугались.
Я посмотрела на милиционеров, на Варьку, на Гарика, на Токмачева. Я, кажется, поняла, что надо делать. Если только получится.
Я сказала милиционерам:
— Хорошо, мы разберемся. Поставим раскладушки. Построим стену. Покормим всех и напоим. Все будет хорошо. Спасибо за поддержку.
Милиционеры с недоверием переглянулись.
— Ну, открывайте тогда.
— Пожалуйста, вот ключи.
Гарик чуть помедлил, глядя на милиционеров, а я позвала одного из них:
— Можно вас на минутку?
Он увидел в моих глазах прибавку к своему смехотворному жалованью и неспешными, но широкими шагами прошел за мной на лестницу. Я слышала, как Гарик возится с ключами. Я быстро достала две купюры по пятьсот рублей и протянула ему:
