— Ужас какой!
— Да… Так сколько мне за съемочный день платят, знаешь?
— Ну я вообще ваших расценок не знаю…
— Звездных… — Женька смешно сморщил губы и как будто повернул свой гуттаперчевый нос чуть в сторону. — Ну скажи, как ты думаешь сколько? Проверим твой КП — коэффициент приспособленности к новой жизни!
Я подумала.
— Тысячу долларов?
Женька довольно засмеялся.
— Больше! Боль-ше! И в европейской валюте. Вот так.
— Молодец. Только стоит ли играть маньяка…
Женька погрустнел.
— Вот и я не хотел. Но у него сдвиг такой необычный… — Он посмотрел на Варьку, которая слушала его с открытым ртом. — Может, и не стоит играть действительно…
— Ты ведь подписался уже.
— А! Отпишусь! Делов-то!
— А зачем тебе еще столько денег? Дом есть, прекрасный, просто дворец, ресторан доход приносит, в Москве прекрасная квартира.
— И в Питере, — добавил Женька. — Только ты, об этом не пиши.
— Да я вообще о тебе больше писать не буду. Позориться только… — Я засмеялась. — Писала, писала, а ничего о тебе так и не поняла. Кто ты, какой ты, с кем ты…
Женька подергал себя за мочку и грустно посмотрел на меня.
— И я сам не понял пока.
— Так зачем деньги-то еще?
— Смешная ты! — Он обнял меня и потерся носом о мою холодную щеку. — Жену купить, к примеру. Самую роскошную.
— А, ну это, конечно, повод. Тогда играй маньяка.
— Жень, а ты будешь кого-нибудь расчленять, да? — спросила Варя с неподдельным ужасом.
— Ну это мы посмотрим, — Женька весело посмотрел на меня, — как дело пойдет…
Когда мы вернулись, на стоянке около дома уже стояла кавалькада иномарок. Роскошных, очень роскошных и невероятно роскошных.
— Жень, а простых людей не будет?
— Это каких?
— Ну как мы с Варькой…
— А вы простые?.. — Он опять обнял меня за плечи. В теплой одежде такой жест можно легко спутать с чем-то другим. Например, он решил поддержать меня на скользкой дорожке. — Самый простой здесь я. Если бы ты знала, какие у меня на самом деле простые желания! Я люблю чистое постельное белье, чтобы хрустело, никакое там не шелковое и не махровое, удобную одежду и простую еду — вкусный свежий хлеб со сливочным маслом, вкусный сыр, хорошее красное вино и куриный бульон с гренками, маленькими кубиками…
— Ты проголодался, по-моему.
— Ага. — Он засмеялся. — Ну а машины… Просто иномарка — это принципиально иной механизм. Не только красивее. И то и то движется, но это разный транспорт. Как, допустим, трактор и сенокосилка.
— Да, понятно, Жень… Но я не об этом…
Он посмотрел на меня и вздохнул.
— Грустная тема. Однажды я пригласил своего школьного друга. Он часто на спектакли ко мне приходит, с женой и сыном. А так просто как-то не встречались. Вот я и решил — на Новый год их пригласить, сюда, на дачу. Он работает невропатологом, в двух поликлиниках, естественно, чтобы хотя бы кормить своих… И я понял, что встречаться с ним надо отдельно, без других, как ты говоришь, непростых… Другие разговоры: те виллу себе присмотрели в Испании, те купили-продали кинокомпанию, поехали лечиться в Австрию… Не понравилось — всех там послали и прямо оттуда рванули в Швейцарию… Там как раз и желчный пузырь вырезали, и сто пятьдесят тысяч зеленых проиграли… А! — Он досадливо махнул рукой. — Но, если честно, мне жутко нравится такая жизнь. Замок мой нравится, сам себе нравлюсь… Ты нравишься… — Он поскользнулся и чуть не упал, удержавшись за меня. — Ну вот, не зря к тебе вязался…
Мы засмеялись, втроем взялись за руки и пошли в дом. Там на крыльцо высыпали гости и стали кричать:
— Же-ня! Же-ня! С днем рож-де-нья! Же-ня! Же-ня! Угощенья!
Дирижировала Антонина Филипповна. Я старалась не замечать, какими глазами она смотрит на меня, чтобы лишний раз не расстраиваться. Но когда все-таки я взглянула, мне показалось, что она вполне всем довольна.
Это был замечательный, веселый, не очень громкий праздник. Может, потому, что Женю действительно все любили. И он уж наверняка позвал только тех людей, кого хорошо знал и любил. Вот разве что мы с Варькой…
Стало темнеть, и гости разбрелись по нескольким большим комнатам первого этажа. Женя включил музыку, вскоре подошел ко мне и взял за руку:
— Не составишь мне компанию?
Я почувствовала на себе сразу несколько заинтересованных взглядов.
— В чем?
— Хочу потанцевать… Я могу, конечно, и один…
Мы станцевали один танец, другой, я краем глаза наблюдала за Варей, листавшей журналы. Потом увидела, как она куда-то отправилась, и потеряла ее из виду.
Женька обнимал меня, танцуя, и все уводил от яркого света в разные уголки. Пока я не спросила:
— Ну а как быть с тем, что мы вместе так ловко скрывали в «Мужском размере»?
Женька несколько напряженно засмеялся, но руку с моей шеи не снял, продолжая кружить меня в замысловатом танце.
— Предложи им так переименовать журнал, смешно… — Он вздохнул. — А может быть, это мой удачно найденный имидж? Представляешь, от какой головной боли я избавлен. Иначе бы толпы поклонниц осаждали, прохода не давали. И так-то, бывает, домой никак не уйти после спектакля.
Я попыталась посмотреть ему в глаза, но он их полуприкрыл, прижимаясь ко мне щекой.
— Но какой ценой, если это правда…
— Ценой двух-трех бедных мальчиков, которые клянутся мне в любви…
— Тебе действительно их жалко?
— А тебе?
— Мне — да… — Я не обнимала его в ответ, но и не пыталась отстраниться. — Может, им моя жалость и неприятна была бы… Но я понимаю это как несчастье…
— Как уродство? — подхватил Женя сразу же.
— Как несчастье, — повторила я, — с которым можно жить. Ведь слепые играют на музыкальных инструментах, а у глухонемых даже есть театр…
— А карлики женятся на карликах и у них не рождаются дети, так?
— Женя… Так как оно по правде? Ты — какой?
— А как тебе хочется? — Он сильнее сжал мне плечо, и я ощутила, как его вторая рука еле-еле заметно гладит мое бедро, неосмотрительно обтянутое тончайшим шелковым платьем стретч.
Мне хотелось быть красивой в этот вечер. Я не ожидала мужского внимания. Я вообще не ожидала никакого внимания, просто лучший способ преодолевать, хотя бы на пару часов, внезапно накатывающие горечь и отчаяние — это одеться, накраситься и увидеть себя в зеркале не несчастной и брошенной, пусть даже старым сатиром, а красивой, еще нестарой женщиной.
