Теперь оставалось ждать. Побольше гулять. Поменьше плакать. Сходить сдать анализы — раз в месяц надо было проверять — все ли хорошо у малыша и у меня. Но вторая беременность, конечно, так остро не переживается, как первая. Тогда я была просто главным человеком во Вселенной — для самой себя, разумеется. Я и мой малыш. А сейчас главным человеком оставалась Варя. К новому я относилась пока ревниво — иногда я ловила себя на мысли, что, если бы не живот, я бы быстрее пробежала, опаздывая за Варей, или не ушла бы из-за духоты из кинотеатра, куда мы отправились, чтобы посмотреть мультик, получивший «Оскара». Или не рявкнула бы на нее, потому что мне тяжело долго ходить, долго сидеть, лежать на боку… В общем, пока будущий малыш кроме нежности вызывал у меня чувство вины по отношению к Варе.
Думать о том, что будет, если везде откажут, мне не хотелось. Но надо было. Я же должна была кормить Варю, должна отложить деньги, и немало, на то время, когда я вообще не смогу ничего делать. На Сашу Виноградова я рассчитывать не могла, как обычно. Он мог предложить нам с Варей полететь за границу летом — когда у меня будет уже срок шесть-семь месяцев… А мог вообще забыть что-либо предложить, даже денег. Это зависит от того, в какую игру он будет играть летом.
Я совсем этого не ожидала, но сказка меня не отпускала. Я ходила, маялась-маялась и стала писать дальше, параллельно сочиняя и сценарный вариант. У меня было два мощных стимула: я надеялась хоть как-то заработать на этом деньги и второе — может быть, и главное, — так радовалась Варя, так смеялась, хлопала в ладоши и так искренне переживала, когда герои попадали в непредвиденную беду, за то время, пока она утром была в школе… И мы вместе вечером решали, а как же им быть? Как выпутываться из совершенно безвыходного положения? Иногда Варька предлагала мне чудесные, наивные, неожиданные ходы, которые могли родиться только в светлом, чистом сознании семилетней девочки…
Почему Гном не понял, что ворона его обманывала? А Соня сразу поняла? Потому что у вороны глаза были разные: один глаз — честный, а второй — хитрый. К Гному она все время хорошим глазом поворачивалась, а к Соне — лживым. Вот Сонечка и поняла…
Я с радостью записывала, а Варька была счастлива.
Я сходила в консультацию, сдала анализы, взвесилась. Все было вполне в норме.
Мы перезванивались с Игорем, он всячески пытался подготовиться к будущему заседанию. Мне звонил Токмачев, рассказал, что к Савкину несколько раз уже наведывалась милиция, вызывали соседи, — так они там веселились и дрались. Игорь выяснил, что квартиру свою в Электростали они на самом деле продали. Скорей всего, Гарик проиграл ее в карты. Стоила она две копейки, по сравнению с моей, но все же — ближайшее Подмосковье. Игорь не терял надежды и обещал найти большую комнату в коммунальной квартире где-нибудь в Ногинске или Можайске, куда бы можно было их выселить. Эльвира, как мне и показалось, имела судимость — за кражу.
Я старалась не заглядывать далеко в будущее, не думать, а как же мы станем жить через полгода. В моей ситуации это было бы бессмысленное самоистязание. Я знала, мне придется что-то менять, делать, иначе мои дети будут страдать. Что — точно не знала. Я решила дождаться результатов с книжкой и со сценарием. Если ничего не получится, в конце концов, я могла бы преподавать английский.
Для начала я хотела удостовериться, что не забыла язык, на котором свободно изъяснялась и писала после университета. Я подумала, не настало ли время перевести одну изумительную статью, которую я когда-то прочитала в журнале «Comme Il Faut», издававшемся на английском языке. Журнал я взяла бесплатно в каком-то ресторане лет семь назад, пролистала его и статью прочитала тогда же, а помнила по сей день.
Статья называлась «The Grass Is Greener», дословно — «Трава зеленее». Мне сразу показалось — как интересно это было бы прочитать нашим женщинам, опубликовать бы ее на русском языке. В статье живо, с замечательным юмором и знанием предмета описывались впечатления автора от встреч с американскими и русскими мужчинами, слабости и неотразимые стороны тех и других. Самым прелестным в статье были философские обобщения, до которых я, например, еще не доходила, мне лично не хватило бы опыта и широты охвата предмета.
Автором была американская журналистка, писательница с французским именем Кристин Дюфаль, живущая в Москве. Я начала переводить статью, одновременно думая, как же мне найти саму Кристин, получить разрешение на перевод.
Я обзвонила своих знакомых, работающих в разных журналах, — по такому поводу звонить не стыдно. Мне же не приходилось объяснять, зачем, собственно, я ищу ее. Один мой бывший коллега из ТАССа, тоже ушедший «на вольные хлеба», не только дал мне ее электронный адрес, но заодно предложил помочь ему быстро закончить материал о новом музыкальном театре, за который он взялся исключительно из жадности и теперь не успевал сделать полноценную статью к сроку. Мне он пообещал двадцать пять процентов гонорара, что для меня было совсем неплохо.
Я с удовольствием взялась за дело, прочитала все, что он мне послал, созвонилась с режиссером этого театра, договорилась о встрече. Пришлось посмотреть два спектакля, остальное мне дали на кассетах. На спектакли мы ходили вместе с Варей, вместе зевали и вместе смеялись.
— Не забудь написать, что сначала было ужасно скучно, а потом ну просто очень смешно. И что толстый певец хорошо пел, у меня просто вот здесь что-то дрожало, и что было слышно, как он сморкался за кулисами, — посоветовала мне Варька.
С ее слов я и начала статью, тем более что жанр журнала позволял некоторую вольность интонации. Моему товарищу то, что я написала, не очень понравилось, а редактору журнала — очень, поэтому статья так и вышла, наполненная нашими с Варей смешками и восхищением.
Кристин Дюфаль ответила мне сразу. Она согласилась на перевод статьи и даже предложила журнал, где можно опубликовать наш совместный труд. Я сделала перевод за два дня, переслала ей, она дописала туда еще несколько абзацев на очень трогательном русском языке, заканчивавшиеся так:
«Похоже, что «Давай поговорим о нас с тобой» — это самые устрашающие слова в русском языке. Как только русский мужчина их слышит, он поворачивается хвостиком, и вы не успеваете договорить «о нас…» — как хлопает дверь лифта, и он уже в Твери».
Мы пытались с ней найти русский эквивалент названию, взятому из английской поговорки — «по другую сторону забора трава всегда зеленее». Мне пришла в голову хорошая фраза Аркадия Давидовича «В соседней камере всегда свободнее». Кристин смеялась, но не согласилась. Пришлось остановиться на поговорке «Чужой пирог всегда слаще», из которой мы сделали «А чужое — слаще», в таком виде и предложили журналу. Они, имея в виду специфику своего журнала, предназначенного для легкого чтения в коттедже после тяжелого обеда, тоже чуть переделали. Получилось «У твоего — слаще».
Кристин очень протестовала, видя в этом некоторую скабрезность, требовала сделать хотя бы «Твое — слаще», но название осталось таким. Я тоже протестовала, но, в конце концов, перевод — даже не соавторство. Договор мы ездили подписывать по отдельности и лишь после этого договорились поужинать и, наконец, познакомиться.
