— Я уже уговорил… гм… солидных людей дать деньги на двадцать серий.
— То есть мне надо срочно приниматься за работу?
— Прямо сегодня желательно! Есть уже и режиссер хороший, Владик Комаров. Он снял два полнометражных детских фильма. И актеров вовсю подбираем…
Пока мы с ним разговаривали, в комнату несколько раз входила ассистент режиссера, приносила ему какие-то бумаги и фотографии, хотя он каждый раз говорил: «Надежда Андреевна, потом, потом, ну, Надюша Андревна!» Она его при этом называла просто Антоном. Он объяснил мне, что почти весь штат его кинокомпании — из старых мосфильмовских работников, которые прекрасно могут организовать производственный процесс — а именно съемку и подготовку к ней, и при этом так горят, и так держатся за место, что плати им — хорошо, а не плати — все равно будут работать, за идею.
— Я плачу, — засмеялся Антон, увидев сомнение в моих глазах. — Кстати, о птичках, они же — твои гонорары. — Он сразу стал называть меня на «ты», спросив разрешения. Мне пришлось сделать то же. — Ты посоветовалась с людьми, представляешь сумму, до которой можешь торговаться? Нижний предел я тебе еще по телефону подсказал.
— Ой, Антон… — Я посмотрела на продюсера. — Я ни с кем не советовалась. Давай торговаться. Но я не умею.
— Хорошо. Давай так. За серию — м-м-м… Нет, ну что за ерунда. Говори сама.
— Две тысячи. — Я посмотрела на него. — С половиной. Евро.
— Долларов, — быстро сказал он. — И весь торг.
— Идет. — Я облегченно вздохнула. Попыталась посчитать в уме и ужаснулась сумме. — Вот это да…
— Лена, ну ты журналист или где? — спросил меня очень довольный Антон.
— В основном — где, — ответила я. — Теперь такой нюанс…
Я собиралась сказать, что будет вынужденный перерыв — из-за родов, надо как-то заранее учесть его, и тут в комнату опять вошла, внеслась Надюша Андреевна.
— Простите, вы же наш сценарист? Елена Витальевна?
Я улыбнулась:
— Да, здравствуйте.
— Это ваша дочка очаровательная там сидит?
— Да, моя, Варюша.
— Антон… — Надюша Андреевна выразительно посмотрела на Антона. — Там сидит… — Она что-то сказала ему одними губами.
Он посмотрел на меня:
— Гм… Лен, а ты не возражаешь, если мы твою дочку попробуем… Вот тут говорят, она может подойти на главную героиню…
— Варя? Да что вы! Она совсем другая, чем Соня. Соня такая хулиганистая, а Варя… — Я посмотрела на них обоих и поняла, что говорю все совершенно напрасно.
— Там все уже смотрят ее, — добавила Надюша Андреевна. — Как раз Владик пришел, режиссер наш, — пояснила она для меня.
— Но ей же в школу идти… Нет, подождите, как же она сможет…
— Да может быть, еще и не подойдет! И не получится! Или она не захочет! — увещевала меня Надюша Андреевна, подталкивая к выходу.
В соседней комнате Варя громко читала сценарий — за Сонечку. А симпатичный, доброжелательный молодой человек лет тридцати, в сером свитере, с бородкой — читал за Гнома. Я поняла, что это режиссер Владик Комаров.
— Отдай, я говорю тебе — отдай! — противнейшим голосом и совершенно органично канючила Варька.
Окружающие тихо смеялись. Владик, показывая всем кулак, говорил смешным голосом:
— Не могу, все! Растворилась твоя любимая кукла!
— Нет! — заплакала Варька и вдруг тихо и с угрозой сказала, взглянув на Владика: — Сейчас я тебе твой колпак оторву, дурацкий!
Владик прикрыл рукой воображаемый колпак. Все смеялись и даже хлопали. Я много написала о театре и хорошо знаю цену этим восторгам. Сейчас задурят девчонке голову, через полчаса придет другая «Соня», они так же будут восторгаться и хлопать.
— Варюша, ты молодец. — Я подошла к ней и аккуратно взяла из ее рук сценарий. Надо же, он уже совсем по-другому записан, видимо, это и есть пресловутая «американская» запись — пять фраз на одном листочке, перевод бумаги. — Тебе самой понравилось?
Варька вздохнула:
— Не очень. Соню так жалко…
Режиссер-постановщик Владик подошел ко мне. Мы поздоровались, познакомились, Владик очень искренне похвалил мой сценарий и Варю. Варе пришлось еще сделать несколько фотографий и видеопробу. Я была уверена, что это все — пустая трата времени, но ссориться с группой сразу не стала. По дороге домой, к Толе, Варя молчала, но глаза ее сверкали и щеки горели.
— У меня ведь есть дом, вроде дачи… — сказал Толя вечером. — Но я там так давно не был… В то лето один раз приезжал, даже не ночевал, не получилось… Вам бы, конечно, хорошо там пожить… И недалеко — двадцать пять километров. Но сможем ли мы одновременно зарядить ремонт в квартире и подремонтировать дачу?
— А там свет есть?
— Есть… должен быть…
— А вода какая-нибудь?
— И вода, и газ, и даже отопление… Но надо все проверять, чистить… Может, съездим в субботу, посмотрим?
— Давай.
Варя по-прежнему смотрела на Толю волчонком, и я никак не могла понять, что же это такое. Ведь Женька ей очень нравился. Что-то, видимо, она чувствовала в Женьке, что не давало ей ревновать. А здесь… Ближе к ночи она ходила за мной хвостиком по квартире — в ванную, стояла у двери туалета — так она делала, когда была совсем крохой. Спать мы легли вместе, она обвила меня ногами-руками, положила голову на плечо, ухватилась рукой за волосы и не спала до тех пор, пока я не почувствовала, как проваливаюсь в сон.
В субботу мы съездили на Толину дачу. Там оказалось очень хорошо и все очень заброшено. Толя включил насос, и минут через семь из трясущегося, плюющегося крана потекла черная вонючая вода. Потом она стала коричневой, потом рыжей. А через полчаса совсем нормальной. Мы обошли достаточно большой участок. Сам дом, двухэтажный, деревянный, напомнил мне жилые дома в пригородах Хельсинки, куда я как-то ездила в командировку. У него были слишком большие для нашего климата окна, черная крыша с очень маленьким углом ската и почти полное отсутствие мебели.
— А здесь кто-то жил? — спросила я.
— Ты имеешь в виду мою первую семью? Нет, я позже купил его. Думал, мама будет летом жить… Нам еще предстоит, — он весело глянул на меня, — знакомство с мамой. Она будет рада.
— Я знаю. — Я вспомнила Ирину Петровну и отвернулась.
Он подошел ближе и обнял меня.
— Не беспокойся. Мама — великий гуманист. Она активист всяких благотворительных организаций, комиссий по усыновлению, помощи сиротам, афганцам…
— Ну, это точно по нашей части. — Я хотела пошутить, но прозвучало невесело.
Толя тем не менее засмеялся.
— Просто мама — не бедный человек и очень добрая. Ты увидишь.
