В итоге лошадь ушла за восемьсот двадцать пять, а на торг вывели кобылу арабских кровей, которую продали за семнадцать сотен. Мэк наблюдал, как ее уводят.
— Вот никогда бы я не стал такую суку сумасшедшую у себя держать, — сказал он.
Потом выставили очень броского на вид пегого с белой гривой мерина, который принес хозяину тысячу триста долларов. Мэк сверился с записями, поднял взгляд.
— Откуда, к черту, у людей такие деньги? — пробормотал он.
Орен покачал головой.
— Что Вольфенбаргер? Бился за него?
— Вы же сказали не смотреть туда.
— Знаю. Так бился он или нет?
— Ну, как бы да.
— Но все же не купил, скажи?
— Не-а.
— Я думал, ты зарекался смотреть туда.
— А мне и не требовалось. Он так махал руками, будто пожар кругом.
Мэк покачал головой и опять уставился в свои записи.
— Через минуту-другую должны начать торговать стринг из тех полудиких, — сказал Орен.
— И как считаешь, о каких деньгах пойдет речь?
— Те лошадки, думаю, пойдут не больше чем по сотне долларов за голову.
— А что будем делать с остальными тремя? Выставим их сразу тут же на продажу?
— Выставим тут же на продажу.
— Или, может быть, лучше продать у себя, прямо на месте.
Мэк кивнул.
— Может быть, — сказал он. И бросил косой взгляд в сторону трибун напротив. — Этот сукин сын, похоже, решил все слизывать с меня. Ненавижу такие вещи.
— Понимаю.
Он прикурил сигарету. Помощник конюха вывел следующую лошадь.
— По-моему, он и впрямь пришел покупать, — сказал Орен.
— По-моему, тоже.
— Спорим, он будет делать ставки на каждую из лошадей с Ред-Ранчо. Вот увидишь.
— Это без сомнения. Надо бы нам какую-нибудь подставу ему сделать.
Орен не ответил.
— Дурак — он собственному кошельку враг, — сказал Мэк. — Ну-ка, Джон-Грейди, что не так с той лошадью?
— Да ничего. Вроде все так.
— А что-то ты как будто говорил, что это какая-то жуткая помесь. Чуть ли не с марсианской лошадью.
— Ну, лошадь тоже может быть немного холодновата.
Орен сплюнул через доску ограды и осклабился.
— Холодновата? — переспросил Мэк.
— Да, сэр.
Начальной ставкой за эту лошадь объявили триста долларов.
— А сколько лет-то ей? Ты не помнишь?
— Сказали, одиннадцать.
— Ага, — хмыкнул Орен. — Шесть лет назад ей было одиннадцать.
В ходе торгов цена выросла до четырехсот пятидесяти. Мэк тронул себя за мочку уха.
— А сам-то я! — сказал он. — Тоже мне, барышник. Дубина стоеросовая.
Помощник указал на него аукционисту.
— А здесь у нас пятьсот, теперь пятьсот у нас, имеем пятьсот, — завел свою песнь аукционист.
— Я думал, вы не склонны к таким проделкам, — сказал Орен.
— К каким? — поднял брови Мэк.
Цена выросла до шестисот, потом до шестисот пятидесяти.
Больше он не проронил ни слова, ни руками не водил, ни головой не качал — вообще застыл.
— Имейте в виду, ребята: эт-та лошадь стоит малость дороже! — сказал аукционист.
В итоге лошадь ушла за семь сотен. В борьбу за нее Вольфенбаргер ни разу даже не вступил.
— А наш мудак-то не такой уж и мудак, скажи? — заметил Мэк.
— Что я должен на это сказать?
— Ну что-нибудь скажи уж.
— Ведь договорились же: действовать так, будто его здесь нет. А мы все делаем наоборот. Почему?
— Ну, это уж ты слишком. Что ты на человека ополчился? Требуешь, чтобы он следовал своим же собственным зарокам.
— Это черт знает что, вообще-то.
— Скорей всего, ты прав. В отношении этого обормота с нашей стороны это было бы лучшей стратегией.
Помощник конюха вывел чалого четырехлетка с ранчо Маккинни; базовую цену назначили в шесть сотен.
— Да где же наконец тот стринг — ну, табунок тот? — забеспокоился Мэк.
— Не знаю.
— Что ж, будем сидеть до упора.
Мэк приложил палец к уху. Рука помощника аукциониста взметнулась вверх. Высокие динамики, перекрывая друг друга, квакали голосом аукциониста. Я говорю, шесть, грю шесть, рю шесть. Кто семь? Не слышу. Кто скажет «семь»? Ага! Уже семь. Теперь, значит, семь, семь, семь…
— Смотри, смотри на его руку!
— Да вижу я.
Конь поднялся в цене до семи, потом до семи с половиной и до восьми сотен. Потом и до восьми с половиной.
— Смотри, какая активность, а? — сказал Орен. — По всему торгу.
— Зрителей просто нет. Сплошь торговцы.
— Ну, это уж… не в нашей власти. Как думаешь, какова этому коньку цена?
— Откуда ж я знаю. За сколько продадут, такова и цена. А, Джон-Грейди?
— Мне он понравился.
— Лучше бы они вперед тот табунок пустили.
— A ведь цифру-то вы небось уже наметили.
— Наметил.
— Так это же тот самый конь, что был в паддоке!
— А послушать его, вроде джентльмен.
На восьми с половиной сотнях ставки застопорились. Аукционист выпил воды.
— Это прекрасный конь, ребята, — сказал он. — Вы просто что-то не врубаетесь.
Жокей проехался на нем, развернулся и подъехал на прежнее место. Он правил им без узды, одной веревкой вокруг конской шеи, но легко развернул и остановил.
— Я вот что вам скажу! — крикнул он публике. — Мне от него ни цента не обломится, но это классный конь, и он обучен аллюрам.
— Одна только вязка с его мамочкой, — вновь раздался голос аукциониста, — вам обойдется в тысячу долларов. Ну что приуныли, соколики?
Его помощник поднял руку:
— Есть девять, есть девять, есть девять. А девятьсот пятьдесят не слабо́? Сот пятьде-сят-сят-сят. Вот: девять с половиной. Девять, да уже и с половиной!
— А можно мне сказать кое-что? — вступил в разговор Джон-Грейди.
— Дык отчего ж нет-то?
— Вы покупаете его не на продажу, верно?
— Нет, не на продажу.
— Тогда, думаю, коня, который глянулся, надо купить.
— А ты о нем, вижу, соскучился.
— Да, сэр.
