— Да ну, зачем откладывать, — сказал он. — Так и так все равно в темноте ехать придется.
— Билли!
— А-а?
— Это ведь и впрямь ничего не значит, правда? Что кто-нибудь там подумает.
— Конечно. Уж кому, как не мне, это знать.
— Ты глянь, картинка-то какая, а?
Он смотрел на лошадей за ручьем, те стояли, вырастая из собственных темнеющих отражений в воде; головы подняты, взгляды устремлены к дому, вокруг тополя, горы, а сверху огненная ширь вечернего неба.
— Ты небось думаешь, со временем все это наваждение у меня пройдет.
— Нет. Не думаю. Раньше и впрямь так думал, но теперь нет.
— Слишком далеко у меня все зашло, поэтому?
— Не только поэтому. Просто ты — это ты. Большинству людей достаточно пару раз носом ткнуться, глядишь, уже и соображать начали. А ты мне все больше и больше напоминаешь Бойда. Помню, для меня единственным способом заставить его что-нибудь сделать было запретить ему это делать строго-настрого.
— Когда-то тут была труба, вела от источника к дому.
— Так ведь ты можешь и снова ее проложить.
— Эт-точно.
— Зато вода тут по-прежнему хороша. Нигде воды лучше нету.
Билли вышел во двор, сделал долгую затяжку сигаретой, стоит смотрит на лошадей. Джон-Грейди затворил дверь. Билли обратил взгляд на него:
— Ты так и не сказал мне, что сказал Мэк.
— Да много-то он не говорил. Если он и подумал, что я спятил, то он такой джентльмен — никогда виду не подаст.
— А как ты думаешь, что бы он сказал, если бы узнал, что она работает в «Белом озере»?
— Даже не знаю.
— Понятное дело, не знаешь.
— Он не узнает об этом, если только ты ему не скажешь.
— Я уже подумал об этом.
— И что?
— Ну, у него вообще бы тогда было радости полные штаны.
Билли щелчком отбросил окурок в дальний конец двора. К тому времени уже достаточно стемнело, так что в сумеречном свете он прочертил светящуюся дугу. Мимолетную, как и вся жизнь.
— Давай-ка лучше поехали, — сказал он.
Он все же не продал коня Вольфенбаргеру. В субботу приехали двое друзей Макговерна, они стояли, прислонясь к бамперу своего грузовика, курили и болтали, пока он седлал коня, а потом выводил из конюшни. Увидели коня, выпрямились и застыли. Он им кивнул и повел коня дальше, в корраль.
Из кухни вышел Мэк, приветствовал мужчин кивком:
— Доброе утречко.
Пошел по двору. Кроуфорд познакомил его со вторым мужчиной, и втроем они пошли к корралю.
— Как две капли похож на того коня, на котором рассекал старина Чавес, — сказал этот второй.
— Насколько мне известно, родственной связи между ними нет.
— А с тем конем была вообще занятная история.
— Еще какая.
— Думаешь, конь правда может горевать по человеку?
— Нет. А ты думаешь, может?
— Нет. Но история тогда приключилась и впрямь странная.
— Еще бы.
Мужчина обошел коня вокруг, пока Джон-Грейди держал его. Пощупал ладонью место позади передней ноги коня, заглянул ему в глаз. Пятясь, прошел к задним ногам, поднял одну, вновь опустил, но на копыто даже не взглянул и в рот коню тоже не стал заглядывать.
— Говоришь, три года ему?
— Да, сэр.
— Прокатись на нем чуток.
Джон-Грейди проехался на коне туда и обратно, повернул его, сдал задом, потом легким кентером
{42} обогнул весь периметр корраля.
— Чего это вдруг парню вздумалось продавать его?
Мэк промолчал. Стоят смотрят на коня. Потом Мэк наконец отозвался:
— Ему просто нужны деньги. А конь хороший.
— Что скажешь, Джуниор?
— Ты ж меня все равно не послушаешь. Конечно, куда мне до Мэка.
— Это не мой конь, — сказал Мэк.
— Ну так что скажешь?
Кроуфорд сплюнул:
— Очень справный коняшка, на мой взгляд.
— Сколько он за него возьмет?
— Сколько он просит.
Стоят смотрят.
— Мой предел — две с половиной.
Мэк покачал головой.
— А это и впрямь его конь?
Мэк кивнул.
— Да, — сказал он. — Его. Но если он отдаст этого коня за две с половиной сотни долларов, я его к чертовой матери рассчитаю. Не потерплю у себя такого дурака. Который может сам себя облапошить.
Приятель Кроуфорда стоит, носком сапога ковыряет землю. Покосился на Кроуфорда, вновь с интересом глянул на коня, перевел взгляд на Мэка:
— А если три сотни?
— Вы готовы дать три?
— Да, сэр.
— Джон-Грейди, — позвал Мэк.
— Да, сэр?
— Веди коня этого джентльмена сюда и снимай с него свое седло.
— Да, сэр, — сказал Джон-Грейди.
Когда он вернулся тем вечером, Орен и Трой все еще сидели за столом, пили кофе; он вынул из духовки свою тарелку, налил в кружку и присоединился к ним.
— Говорят, ты теперь у нас ходишь пеши, — сказал Орен.
— Вроде того.
— Решил, поди, что из такого негодяя делать коня себе дороже.
— Просто мне понадобились деньги.
— Мэк говорит, тот мужик не рискнул на него даже разок взобраться.
— Не рискнул.
— Про него, наверно, уже слухи по округе ходят.
— Может быть.
— Так что ты о нем, не ровен час, еще услышишь.
— Может быть.
Сидят смотрят, как он ест.
— Этот ковбой думает, что кони соображают получше некоторых людей, — сказал Трой.
— Может, он и не зря так думает.
— Ну, значит, вы все общались с одними лошадьми, а я с другими.
— Скорее, мы общались с разными людьми.
— Не знаю, — сказал Трой. — Мне лично случалось встречаться с такими, что о-го-го.
— И как ты с ними ладил?
Джон-Грейди поднял взгляд. Улыбнулся. Орен шуршал в пачке, выковыривая сигарету.
