— Ну, поехали, — сказал он. — А ты как, Хоакин?
— Да конечно, — сказал Хоакин. Бросил взгляд на солнце. — Как раз к обеду и вернемся.
— Думаешь, мы их всех выловили?
— Трудно сказать.
— Во всяком случае, кое-кого из них мы отучили от дурных привычек.
— Это уж точно.
— Сколько арчеровских гончих с тобой поднялись?
— Три.
— Одного пса не хватает.
Развернувшись в седлах, они принялись обозревать плато.
— И куда он, интересно, запропастился?
— Понятия не имею, — сказал Хоакин.
— Да может, он где-то там, с другой стороны плато спустился.
Хоакин наклонился, сплюнул и развернул коня.
— Поехали, — сказал он. — Он может быть где угодно. Это всегда так. Обязательно один из псов ни за что не желает ехать домой.
Ранним утром, когда было еще темно, его разбудил Джон-Грейди. Он застонал, перевернулся на другой бок и накрыл голову подушкой.
— Просыпайся, ковбой.
— Черт бы побрал, который час?
— Пять тридцать.
— Что на тебя нашло?
— Не хочешь попробовать отыскать тех собачек?
— Собачек? Каких еще собачек? Что-то я не пойму, о чем речь.
— Ну, тех щенков.
— Тьфу, — сказал Билли.
Джон-Грейди сидел у него на пороге, упершись сапогом в косяк.
— Билли! — сказал он.
— Что, черт подери?
— Мы можем туда съездить и попробовать приглядеться.
Еще раз перевернувшись в постели, он бросил взгляд на Джона-Грейди, в темноте сидящего боком в дверях.
— Рехнешься с тобой совсем, — сказал он.
— Съездим, пошукаем. Я уверен, что мы их сможем найти.
— Но ты уже искал и не нашел.
— Возьмем с собой пару гончих Тревиса.
— Тревис не дает своих собак напрокат. Мы это тридцать раз уже проходили.
— Я знаю, где у них логово.
— Слушай, дай поспать, а?
— Ну давай! А к обеду вернемся, я гарантирую.
— Умоляю, сынок, оставь старого дедушку в покое. Христом Богом прошу. Мне совсем не хочется в тебя стрелять. А то Мэк мне потом житья не даст.
— Помнишь то место, откуда собаки в самом начале выскочили? Там еще такая осыпь рядом большущая. Бьюсь об заклад, что мы тогда проехали в пятидесяти футах от их логова. Сам знаешь, негде ему быть, кроме как среди тех больших скал.
Они выехали, приторочив к седлам по лопате с длинным черенком, по мотыге и по четырехфутовому ломику. Пока искали что-нибудь поесть, в дверях своей каморки появилась Сокорро, в халате и папильотках, и загнала их за стол, чтобы сидели тихо, пока она поджарит им яичницу с сосисками и сварит кофе. Пока ели, она собрала им кое-что и с собой.
Выглянув в окно, Билли посмотрел туда, где у кухонной двери стояли уже оседланные кони.
— Быстро поели — и ходу, — прошептал он. — Не надо говорить ей, куда мы направляемся.
— Хорошо.
— Не хочу ее нудеж слушать.
Еще до восхода солнца они были на пастбище Валенсиана, проехали мимо старого колодца. Мимо в серых потемках все брели и брели куда-то коровы. Билли ехал, держа лопату на плече.
— Знаешь, что я тебе скажу? — нарушил молчание он.
— Что?
— В скалах могут быть такие местечки, где, сколько ни копай, до логова хрен докопаешься.
— Ага. Это я понимаю.
Когда выехали на тропу, идущую вдоль западного края поймы, солнце уже встало, но пряталось где-то там, за столовой горой, так что его лучи, бьющие поверх, освещали скалы много выше их, и они ехали среди остатков ночи по глубокой котловине, еще полной ночной синевы, а новый день на них медленно наваливался сверху. Подъехали к верхнему краю намывных отложений, медленно возвратились, причем Билли ехал первым, вглядываясь в землю по обе стороны коня, часто наклонялся, локтем опираясь о холку.
— Это ты у нас чего, следопытом заделался? — усмехнулся Джон-Грейди.
— Да я вообще на следах помешанный. Могу отыскивать по следу низколетящих птиц.
— И что ты видишь?
— Да вообще ни черта.
Солнце спустилось по скалам ниже, осветило корявую, усеянную обломками землю под ними. Друзья остановили коней. Посидели.
— Они по коровьим тропам бегают, — сказал Билли. — То есть бегали. Не думаю, что у них тут на всех одно логово. Мне кажется, это были две отдельные стаи.
— Ну, может быть.
— А дальше там еще будет такое же укромное место?
— Чего?
— Это я к тому, что тут собачья шерсть на каждом камне. Давай-ка здесь покружимся немного, держа глаза открытыми.
Они снова направились вверх по распадку, пробираясь между валунами и осыпью и держась как можно ближе к стене. Покружили между скал, изучая землю под ними. Со времени последнего дождя прошла уже не одна неделя, так что все собачьи следы, оставленные в мокрой глине, давно были затоптаны коровами, а на сухой земле собаки следов не оставляют вовсе.
— Ну-ка, давай вернемся, — сказал Билли.
Снова они поехали под обрывом у самых скальных утесов. Пересекли щебеночный след оползня, проехали под древними каменными бабами, с непостижимыми надписями, начертанными на этих гигантских скрижалях.
— А я знаю, где они, — сказал Билли.
Он развернул коня на узкой тропке и поехал опять вниз сквозь нагромождение скал. Джон-Грейди за ним. Билли остановился, бросил поводья и спрыгнул наземь. Пешком протиснулся в узкий проход между скалами, снова оттуда вышел и показал куда-то ниже по склону.
— Они приходили сюда с трех сторон, — сказал он. — Вон там коровы тоже подходят к этим скалам, но сюда протиснуться не могут. Видишь, там высокая трава?
— Вижу.
— Она высокая, потому что коровы не могут до нее добраться.
Джон-Грейди спешился и последовал за Билли по скальному проходу. Походили туда-сюда, осматривая землю. Оставленные поодаль кони совали в проход морды, тоже смотрели.
— Давай посидим немного, — сказал Билли.
Посидели. Между скалами было прохладно. Земля хранила холод. Билли закурил.
— Я их слышу, — сказал Джон-Грейди.
— Да я тоже слышу.
Они встали, еще послушали. Писк прекратился. Потом послышался снова.
Логово оказалось в углу между скалами, ход в него изгибался и уводил под валун. Они лежали на животах в траве и слушали.
