— А как он выглядит?
— Не знаю. Все больше и больше я склоняюсь к тому, что выглядит он как друг.
— То есть вы думали, что я ваша смерть.
— Я не исключал такой возможности.
Человек кивнул. Сидит, жует. Билли с интересом смотрит.
— А вы, стало быть, нет?
— Нет.
Сидят едят сухие крекеры.
– ¿Ádonde vas?
[319]
— спросил Билли.
— Al sur. Y tu?
[320]
— Al norte
[321]
.
Человек кивнул. Улыбнулся:
– ¿Que clase de hombre comparta sus galletas con la muerte?
[322]
Билли пожал плечами:
— А что это за смерть, которая станет их есть?
— Да уж, действительно, — сказал человек.
— Я не пытался ничего предугадывать. ¿De todos modos el compartir es la ley del camino, verdad?
[323]
— De veras
[324]
.
— По крайней мере, так меня воспитывали в детстве.
Пришлый кивнул.
— В Мексике существует обычай по определенным дням календаря выставлять на стол угощение для смерти. Возможно, вы это сами знаете.
— Да.
— И аппетит у нее завидный.
— Еще какой.
— Не исключено, что эти несколько крекеров она посчитала бы оскорблением.
— Не исключено, что она берет все, что может. Как и мы, между прочим.
Человек кивнул.
— Да, — сказал он. — Вполне возможно.
Движение на шоссе оживилось. На горизонте показался краешек солнца. Пришлый распечатал вторую пачку крекеров. И сказал, что, может быть, у смерти взгляд шире. И что, возможно, будучи великой уравнительницей, смерть взвешивает дары людей сообразно их возможностям, так что в глазах смерти дары бедняков не хуже любых других.
— Как и в глазах Господа.
— Да. Как и в глазах Господа.
— Nadie puede sobonar a la muerte
[325]
, — сказал Билли.
— De versa. Nadie
[326]
.
— Даже Господу Богу.
— Даже Господу Богу.
Билли смотрел, как свет делает видимыми озёра воды, разлившейся по полям за дорогой.
— Интересно, куда мы деваемся после смерти? — пробормотал он.
— Не знаю, — сказал пришлый. — А сейчас мы где?
Над простершейся позади них равниной все выше вставало солнце. Пришлый протянул ему последнюю пачку крекеров.
— Оставьте себе, — сказал Билли.
– ¿No quieres más?
[327]
— У меня так пересохло во рту, что…
Пришлый кивнул, отправил крекеры в карман.
— Para el camino
[328]
, — сказал он. — Я родился в Мексике. Но не был там много лет.
— Теперь возвращаетесь?
— Нет.
Билли кивнул. Пришлый огляделся: что несет с собой новый день?
— В середине жизни, — сказал он, — я наметил на карте свой путь и долго его изучал. Пытался разглядеть узор, который он рисует по планете, — думал, что если разгляжу этот узор и вычислю его форму, то буду лучше знать, как продолжать его. Буду знать, каким мой путь должен быть. Смогу заглянуть в будущее своей жизни.
— И как оно вышло на деле?
— Да совсем не так, как ожидалось.
— А откуда вы знали, что это была именно середина жизни?
— Видел во сне. Потому-то я тогда и нарисовал свою карту.
— Как она выглядела?
— Карта?
— Да.
— Да интересная такая. Так поглядишь — такая, этак — этакая. Она предлагала много разных возможностей. Я даже удивился.
— А вы можете припомнить все те места, где бывали?
— Да, конечно. А вы — нет?
— Не знаю. Я где только не был. Ого! Ну, может быть, если подумать… Если б можно было остановиться, заняться этим вплотную…
— Да. Разумеется. Я так всегда и поступал. Одно влечет за собой другое. Не думаю, что наше путешествие может пройти для нас втуне. К добру это или к худу.
— А все же как бы вы ее описали? Эту вашу карту.
— Ну, это словно некое лицо; сперва ты видишь одно, потом повернешься, посмотришь под другим углом, и оно уже другое, а вернешься в прежнее положение, его и вовсе уже больше нет.
— Да куда же девалось-то?
— А не знаю.
— Так вы его видели или только думали, что видели?
Человек улыбнулся.
— Qué pregunta
[329]
, — сказал он. — Какая разница?
— Не знаю. Думаю, что разница должна быть.
— И я так думаю. Но в чем она?
— Ну… С настоящим лицом так не бывает.
— Нет. То было не лицо, а этакий намек. Un bosquejo. Un borrador, quizás
[330]
.
— Вона как!
— Во всяком случае, довольно трудно выйти за рамки собственных желаний и смотреть на вещи так, как хотят они сами.
— А по-моему, каждый видит только то, что находится прямо перед ним.
— Да. Но я так не думаю.
— А что это был за сон?
— Сон как сон, — сказал пришлый.
— Не хотите, можете не рассказывать.
