— Пл-охого чело-века она может и укусить, — как ни в чем не
бывало продолжил урод. — Я го-во-рю па-пе, чтобы он по-купал ей дорогие
пла-стико-вые кости, раз-ные со-бачьи игру-шки, хоро-ший корм. Я мо-гу ей
чи-тать книж-ки, и она вни-ма-тельно слушает. Мо-гу петь, и она подвывает. Мы с
ней боль-шие дру-зья. Пош-ли есть. Стрел-ка будет есть вме-сте с нами. Она
лю-бит си-деть под сто-лом и ждать, ког-да ей пере-падет какой-нибудь лако-мый
ку-со-чек.
Через несколько минут мы вместе с уродом уже сидели в столовой
за аппетитной трапезой.
Под столом полулежала Стрелка в ожидании очередного
угощения, любезно подаваемого хозяином.
Странно, но за такой короткий срок я научилась понимать
мимику урода. Если не ошибаюсь, то сейчас он пребывал в прекрасном настроении и
был слегка возбужден. Оно и понятно. Такая семейная идиллия! Прямо как в сказке
«Красавица и чудовище». Только в сказке чудовище доброе, заколдованное. А этот
урод себе на уме и явно страдает психическим расстройством.
В столовую заглянул пахан и посмотрел на нашу идиллию
одобрительным взглядом. Видимо то, что он увидел, ему очень понравилось.
— Поладили… — заметил он и расплылся в улыбке, потирая
ладони.
— Папа, Анне понра-вила-сь моя Стрел-ка.
По всей вероятности, урод улыбнулся — заячья губа
приподнялась, на лице появился какой-то оскал.
— Еще бы, сынок! Анне должно нравиться все, что нравится
тебе. Она никогда не должна тебя огорчать. А если ей что-то не будет нравиться,
мы ее обязательно накажем.
С этими словами пахан удалился. Домработница налила нам чай
и убрала грязную посуду. Урод положил Стрелку к себе на колени и стал ласково
теребить ее за нос.
— Стрел-ка, девоч-ка моя хорошая. Ты самая лучшая на све-те
пси-на. Я очень те-бя люб-лю.
Ближе к вечеру я уже исследовала практически весь дом и,
возвратившись в свою комнату, села около окна. Беседка была пуста, да и на
территории, прилегающей к дому, не было ни души. Положив голову на подоконник,
я, сдерживая слезы, стала вспоминать последний спектакль, сыгранный мною в
театре. Господи, а я ведь и подумать не могла, что он последний! Не было даже
никакого предчувствия… Я играла превосходно и чувствовала, что превосхожу саму
себя. Публика ни в какую не хотела меня отпускать. Аплодисменты не смолкали
даже тогда, когда зажегся яркий свет. Наверно, самое великое блаженство актер
испытывает именно тогда, когда аплодисменты переходят в овацию.
Я стояла и, не переставая, кланялась. Жутко уставшая и жутко
счастливая… А овация становилась все оглушительнее и оглушительнее. Публика
словно чувствовала, что больше никогда меня не увидит. Я играла девушку,
которая встретила свою любовь, а это значит, что я играла саму себя. Мне было
ничуть не трудно играть счастливую женщину, потому что в тот момент я была
счастливой. У меня была любимая работа, любимый мужчина, любимая подруга,
любимая жизнь. Не хватало только одного — ребенка. Мне хотелось родить
маленькую девочку, очень похожую на меня. Если бы она родилась, я бы работала
еще больше. Я бы упорно работала для того, чтобы у нее были красивые игрушки,
красивые платья, красивые ленточки и красивые туфельки. У красивой девочки
должно быть красивое детство. Я родилась в небогатой семье, где меня очень
любили, но вынуждены были на всем экономить. Я представляла, как возьму это
маленькое, подаренное богом чудо на руки. Как буду ей петь колыбельные песенки
и читать сказки. Дочурка стала бы самой важной частью моей жизни. Мама
рассказывала, что, когда с ребенком случается что-то неладное, это приносит
такую боль, с которой ничто не может сравниться. Просто не выразить словами…
Мои мысли прервала вошедшая в комнату Елена Михайловна. Она
протянула мне стакан апельсинового сока.
— Выпей. Это свежевыжатый сок.
Я сделала несколько небольших глотков.
Домработница заметно нервничала и выглядела не самым лучшим
образом.
— Что-то случилось? — Я посмотрела в ее грустные глаза.
— Все обошлось. У Лешика был приступ. Он опять перепугал
весь дом.
— Какой приступ?
— У него какая-то опухоль в мозгу, которая прогрессирует.
— Какая еще опухоль?
— Не знаю. Его отец сильно переживает.
— У него умственная отсталость?
— Нет.
Елена Михайловна не на шутку перепугалась и повторила:
— Нет. Нет. Полчаса назад у него опять были судороги. Врачи
говорят, что когда-нибудь он просто лишится рассудка.
— Тогда какого наследника ждет его отец?! Еще одного
дебила?!
При слове «дебил» домработница вздрогнула и затараторила:
— Смотри, чтобы его отец не услышал, а то тебе точно не
поздоровится. Он не дебил. Он вполне хороший мальчик. Если врачи сказали, что
он может лишиться рассудка, это совсем не означает, что от него может родиться
плохое потомство. Да и в конце концов, для этой семьи главное, чтобы в будущем
потомстве текла их кровь. Сейчас он вновь нас всех напугал. Он так дергался! Мы
все подумали, что он точно отправится на тот свет. Вызвали врача, но пока он
ехал, приступ закончился. Когда начинается приступ, самое главное — положить под
голову подушку, иначе он просто может ее разбить. Бедный мальчик, такие
приступы не проходят для него бесследно. Отец очень переживает… Говорит, что
лучше бы такие мучения навалились на его голову, чем на голову его сына.
Сегодня он очень сильно напьется.
— Кто?
— Лешкин отец.
— Зачем?
— Затем, что он очень сильно переживает за своего сына. Он
пьет, чтобы хоть немного забыться…
Как только Елена Михайловна вышла из комнаты, в дверях
появился Лешик.
— Ты как? — робко спросила я и посмотрела на него
подозрительным взглядом.
— Норма-ль-но.
— У тебя был приступ?
— Он уже про-шел. Ты что де-ла-ешь?
— А что я могу здесь делать? Единственное, что я могу делать
в этом доме, так это заниматься бездельем.
— А хо-че-шь трав-ки?
— Что?!
— Хо-че-шь трав-ки?
— Какой?
— Ко-ноп-ли.
Мне показалось, что я просто сошла с ума или от полнейшего
безделья мои мозги притупились.