— А ты помнишь, как его пришлось поломать, потому что он,
сука, жадный был? Я таких жадных вообще никогда не видел. Он лучше смерть
примет, чем со своими бабками расстанется. Его тоже Елена выходила. Она когда
ему еду носила, какие-то примочки делала. Короче, на ноги его подняла. У нее
дар целительницы. Ей бы кабинет открыть да с людей бабки манать. Вроде как
потомственная знахарка, лечит от всех недугов. Народ без башки, сразу попрет. И
она бы нормальные бабки лупила и в общак бы нормально отваливала. Крышу бы мы
ей нормальную сделали. О такой крыше каждая бы самозванка мечтала…
Сколько раз пахан предлагал ей заняться нормальным делом, а
она ни в какую. Дура баба. Если бы моей матушке такое предложили, она бы
никогда не отказалась.
Увидев подошедшего урода, я мысленно отметила, что вся
компания в сборе. Вместе с ним подошла и Стрелка, которая не вызывала у меня
ничего, кроме отвращения. Увидев меня, она несколько раз рыкнула и скрылась из
поля зрения.
— Что здесь про-изош-ло? — пропел урод своим противным
гнусавым голосом.
— Твоя будущая жена харю разбила, — ответил мордоворот по
имени Женька. Затем, видимо, осознал, что перед ним стоит сын хозяина дома, и
убрал из лексикона неприличное слово. — Вернее, лицо. С лестницы упала.
— А что ты дела-ла на-верху? — поинтересовался урод.
— Гуляла по дому. Перед сном. Ты же не захотел меня вывести
на улицу, вот мне и пришлось гулять по дому.
— А ты ме-ня и не про-си-ла.
— А как я могла тебя о чем-то просить, если ты был занят
своей любимой собакой, — злобно проговорила я и подставила лицо Елене
Михайловне, которая принялась обрабатывать мои раны.
— Да ты хорошо выпила! — Домработница покачала головой и
принялась дуть на мои раны.
— А что мне еще остается… На моем месте вы бы сделали то же
самое. От такой жизни не только запью, но и закурю.
Домработница убрала аптечку и стала подозрительно
разглядывать мои многочисленные синяки на руках. Заглянув в мои жалостливые,
полные боли глаза, она, по всей вероятности, рассталась со своими сомнениями.
— Болит? Сильно болит?
Я не ответила. Я смотрела прямо перед собой.
Глядела на Елену Михайловну, но почему-то ее не видела. Я
глядела сквозь нее, словно она была совершенно прозрачная.
Глава 8
Лежа в своей комнате, я попыталась прокрутить в памяти все
события, которые произошли за довольно короткий промежуток времени.
Вспомнить тот момент, когда в моей руке очутился револьвер,
я не смогла. Это оказалось практически непосильной задачей. Он просто очутился,
и все. А затем выстрелил…
Мне хотелось возвратиться в детство и рассказать обо всем,
что случилось, матери. Она бы обязательно меня поняла. И пожалела, несмотря ни
на что. Потому что она моя мать, а я ее дитя. Бог мой, как же это хорошо, когда
у тебя нет никаких забот, а все твои детские и даже недетские проблемы решают
взрослые. Как же это хорошо!
Сон не шел. Бережно обработанные Еленой Михайловной раны
ныли и напоминали о том, что было сегодня ночью. Не проходило и страшное
ощущение металла в ладони… Еще никогда в жизни я не была такой изнеможенной и
такой усталой.
Стоило мне хоть немного прикрыть веки, как я видела пахана.
Он лежал на дне пруда, лицом вниз, с простреленным затылком, из которого
по-прежнему сочилась кровь. Его поедали мелкие рыбки и кусали назойливые
пиявки. Он лежал неподвижно и, конечно же, не ощущал боли. Придет время, и труп
всплывет. Только вот сколько же времени у меня в запасе? День, два, три,
неделя?
Не знаю. Но я знаю, что оно у меня ограничено.
Господи, до чего ж суров этот мир. До чего же он жесток и не
прост. Особенно когда ты остаешься одна и тебе неоткуда ждать помощи.
И все же я смогла уснуть. Мне приснился ужасный сон. Будто
на меня надели наручники и посадили в маленький автомобильчик с зарешеченными
окнами. Я пыталась сказать всем о том, что это была самая настоящая самозащита,
но меня не хотели слушать. Я чувствовала себя, словно загнанное животное, и не
могла поверить, что меня обвиняют в убийстве и хотят покарать по всей строгости
закона.
Я проснулась в холодном поту и первым делом посмотрела на
часы. Ровно три часа ночи. Я проспала всего час. Господи, да разве за час может
быть такое количество сновидений! Неужели сон в руку? Нет. Сон не в руку.
Подойдя к окну, я смахнула холодный пот со лба и быстро проговорила:
— Куда ночь, туда и сон. Куда ночь, туда и сон.
Мое самочувствие было не просто паршивое.
Оно было ужасное. Я не хотела убивать пахана. Я смутно
помнила, как же все это произошло: я просто хотела его остановить… И остановила.
Навсегда. Мне не за что винить себя и искать оправдание. Я всего-навсего
жертва. Жертва тех обстоятельств, в которые так нелепо попала.
В дверь еле слышно постучали. Три часа ночи.
Кому я могла понадобиться? Может, уроду, а может, охранники
тоже решили поразвлечься? Этот дом полон опасностей, и я не должна открывать
дверь.
— Кто? — буквально умирая от страха, спросила я дрожащим
голосом.
— Открывай, свои, — тут же послышалось за дверью.
Голос был чужой, но мне показалось, что я слышала его
раньше. Хорошо, что это был не урод, которому наскучила компания Стрелки.
— Свои все дома, — все так же нерешительно сказала я и
приложила ухо к двери.
— Открой, у меня разговор.
— Какие разговоры могут быть в три часа ночи? Приходи утром.
Я почувствовала, как закружилась моя голова. Вдруг кто-то
нашел пахана в пруду и просек, что это имеет отношение ко мне. Если разговор
неотложный, то есть всего одна-единственная причина для того, чтобы он состоялся
незамедлительно. И причина этому — смерть пахана. Возможно, кто-то заметил его
отсутствие и кинулся на поиски.
— Открой. Ты смотрела на меня сегодня на прогулке. Я был в
беседке вместе с другими ребятами.
Когда до меня дошло, что это Макс, меня обдало жаром, и я не
просто открыла — я распахнула дверь. Меня не обманули. Передо мной стоял
полупьяный Макс и смотрел на меня таким же взглядом, как когда-то в ресторане.
— Привет. Зайти можно?
— Заходи. — Я никак не могла успокоиться и хотя бы немного
скрыть свое волнение.
