Я осталась совсем одна, вернее, вдвоем с телефоном, который
стал моим единственным другом и союзником. Я верила в то, что он обязательно
оценит мои чувства и подаст на развод. Он постоянно говорил, что любит только
меня, но по-прежнему жил с ней. И я верила в то, что общий ребенок —
единственная причина, почему он не уходит. Но я ошибалась. Господи, как я
ошибалась. Это теперь, в моем возрасте, я понимаю, что мужчина будет жить
только с той женщиной, которую он по-настоящему любит… Он хлопнет дверью всего
один раз, громко и резко и никогда не будет хлопать ею годами. Я ждала его
ровно восемь лет. Восемь страшных, бесцельно прожитых лет. С телефоном,
заплаканными глазами и больной психикой. Восемь страшных лет он обещал, вот-вот
обещал развестись и тем самым меня осчастливить. Я уже не требовала развода, я
просила меня отпустить и дать мне право на личную жизнь, но он не отпускал. Он
никогда меня не отпускал… Все эти годы я была на втором месте и уже не верила,
что существуют отношения, где тебе отведена роль первого плана. Я потеряла себя
и, не имея собственной семьи, постоянно слушала про чужую. Однажды я вышла на
улицу и познакомилась с мужчиной, который был холост и с которым у меня
завязались определенные отношения. Но ОН не допустил того, чтобы эти отношения
имели продолжение. ОН сказал, что уходит и подает на развод, что теперь мы
семья и что отныне мы будем жить вместе. И ОН в самом деле ушел… На неделю… Мы
вместе завтракали, гуляли перед ужином по парку и вместе ложились спать… Он
рассказывал мне о том, что впереди у нас долгая, счастливая жизнь и что мне
повезло, потому что он самый преданный и самый надежный. Через неделю он
вернулся в семью… Потому что ребенок плачет в трубку, теща скандалит, а у жены
заболело сердце. Он подумал обо всех. Он забыл подумать только обо мне… А затем
он по-прежнему приезжал и ограничивал все мои движения. Я устала ждать. Ведь у
каждого свой запас терпения.
Я устала ждать, все прощать и все понимать. Я устала жить
чужой жизнью, чужой семьей, и мне захотелось своей собственной. Своей, только
своей. «Скоро мы будем вместе», — постоянно говорил он для того, чтобы я не
смотрела на тех мужчин, которые были готовы к серьезным отношениям. Но после
восьми лет ожидания я уже не верила. Я уже ничему не верила. Прошли лучшие
годы, а в туманном будущем были только одни пустые обещания. Наши встречи уже
не приносили былой радости, наверно, оттого, что слишком долго мне приходилось
ждать. Слишком долго… Однажды я увидела их в парке. Он, она и их ребенок.
Он обнимал ее, а она держала за руку ребенка. Они ели
мороженое, громко смеялись, а потом забежали в какой-то уютный ресторанчик. При
этом он поцеловал ее несколько раз и, судя по всему, был счастлив. Я спряталась
за какую-то карусель и долгое время смотрела им вслед. Этим вечером он позвонил
мне, пожелал спокойной ночи, пожаловался на стерву жену, которая вообще не
занимается ребенком и которую он всячески ненавидит, рассказал, как он
совершенно один-одинешенек вывез ребенка в парк, где в гордом одиночестве
вспоминал меня и планировал нашу дальнейшую жизнь, признался мне в вечной любви
и верности, сказал, что может позвонить мне ночью, чтобы проверить, не ушла ли
я налево, назвал меня своей будущей женой и, положив трубку, побежал в семейную
постель к «нелюбимой» жене. В этот вечер я подошла к зеркалу, посмотрела на уже
появившиеся морщинки, на первые седые волоски и поняла, что хватит. Довольно.
Больше ничего не надо. Ничего. Я поняла, что я не Пенелопа и что я не могу
ждать всю жизнь. Слишком много потеряно времени. Слишком много. Я сама
превратила свою жизнь в вечный зал ожидания, где рейс, на котором я собралась
лететь в заоблачные высоты счастья, постоянно откладывается. Я не выгоняла из
своего сердца любовь, она умерла сама.
Любовь нужно поддерживать и ценить, а ее изваляли во вранье,
напрочь забыв о том, что она слишком хрупкая и слишком чистая. Сначала умерла
надежда, а следом за ней умерла и любовь. Потому что они сестры и они всегда
должны быть рядом. Любовь никогда не сможет жить без надежды. Я поняла, что все
эти страшные восемь лет боролась со своими эмоциями и естественными
сексуальными потребностями. Я убивала в себе женщину и загоняла все свои
желания и чувства куда-то в угол. Устала ждать не только я — устала ждать и моя
душа. Любая женщина еще с самого раннего детства запрограммирована на создание
семьи, и от этого никуда не денешься. Такое длительное ожидание счастья очень
плохо сказывается на израненной женской психике.
Домработница жадно выпила несколько глотков воды и
продолжила:
— Я хорошо помню тот день. Я высушила свою подушку, которая
была постоянно мокрой от слез, выключила телефон и решила начать жить новой
жизнью. Надела самое красивое платье, уложила волосы и решила пойти на улицу,
чтобы взглянуть на этот мир другими глазами. Глазами, где ЕГО нет. Но раздался
звонок в дверь. Такой долгий и такой пронзительный. На пороге стоял ОН с
большим чемоданом, двумя удочками, охотничьим ружьем и букетом из трех
тюльпанов. ОН сказал, что я нарядилась как продажная девка и что нормальная,
любящая женщина должна сидеть у телефона и ждать звонка от любимого, что если
люди друг друга любят, то они должны набраться терпения и ждать… ОН даже
сказал, что Эвелина Ганская ждала Бальзака ровно двадцать лет, что любимая
женщина Тютчева ждала его тоже ни много ни мало, а десять лет. Но ОН позабыл
сказать, что любимая женщина Тютчева, Денисьева, так и не дождалась своего
любимого: умерев от сердечного приступа, а точнее от одиночества и боли. А еще
ОН забыл, что он не Бальзак, а я не Эвелина Ганская. Я хотела закрыть дверь, но
он подставил ногу, чтобы я не смогла этого сделать. Он сказал, что приехал ко
мне навсегда. Я набралась смелости и сказала, что ничего не хочу. Ничего. Я до
сих пор не знаю, на какой срок он тогда приходил. На день, на неделю, на месяц…
Я не пускала его в квартиру, и он с силой меня отпихнул. Он вошел так же грубо,
как когда-то, восемь лет назад, он вошел в мою жизнь. Совершенно бесцеремонно,
думая только о себе, о своих интересах. Я просила его уйти, но он открыл
чемодан, из которого полетели рубашки, галстуки, трусы, и сказал, чтобы я
освободила ему место в шкафу, потому что в этой квартире должно быть его
собственное место. Он требовал, чтобы я освободила ему также место на лоджии,
куда он сложит свои, вернее, наши семейные удочки. Он назвал эти удочки
семейными.
Мол, наше совместно нажитое имущество начинается с удочек. А
затем позвонила его теща. Она поинтересовалась, для чего ее зять забрал из дома
свои вещи. Мне стало страшно: он даже не объяснился… А ведь он так и по жизни
жил… Без объяснений. Он сказал теще, что он устал, что вернется только в том
случае, если его будут уважать и хорошо к нему относиться. Это значит, что,
едва переступив порог моей квартиры, он уже думал о возвращении. Ему нужно было
просто успокоить мой бунт. Ему нужно было сделать меня покладистой и
безропотной, такой, какой я была эти страшные восемь лет одиночества.
