— А я лечу на таком самолете первый раз.
Вдруг сверкнула страшная молния и пошел сильный ливень
вперемешку с градом.
— Что это?! — Я вжалась в кресло и от страха снова закрыла
глаза.
— Это погодные условия. Нужно найти площадку, куда можно
сесть. Кругом лес. Если садиться на деревья, разлетимся в куски. Нам нужен луг
или приличная дорога.
Началась ужасная качка, у меня на лбу выступил холодный пот.
— Макс, мы падаем! Бог мой, мы падаем! Бог мой! — завопила
я.
— Сиди спокойно и не ори под руку, — глухо проговорил не
менее перепуганный Макс, который пытался скрыть свое состояние. — Надо найти
место для посадки. Это самое главное.
— И долго ты будешь его искать?
— Не знаю.
— Мы упадем! — громко закричала я и получила от Макса
капитальную затрещину. — Не смей меня бить! — Я почти визжала и с ужасом
смотрела на полыхающие в небе молнии. — Кто дал тебе право меня ударить?!
— Держи себя в руках и не нервируй других. Я же просил тебя
заткнуться! Если тебе страшно, закрой глаза. Если не замолчишь, я выкину тебя
из самолета.
Наверно, его слова на меня как-то подействовали, я
замолчала, но это не означало, что я успокоилась и перестала бояться. Я была на
грани истерики. Макс сидел с каменным лицом, его вцепившиеся в штурвал руки
побелели от напряжения. Самолет раскачивало из стороны в сторону.
— Мы не разобьемся? — не выдержала я.
— Нет. Все будет нормально, если ты будешь спокойно сидеть и
страдать про себя.
Я вытерла слезы и забормотала:
— Я знала, что мне никогда не убежать из этого дома. Знала.
Может, и вправду говорят, что его покидают только мертвые. Ведь этот дом полон
мистики. Все время стояла хорошая погода, а как только мы собрались бежать,
видишь, что случилось.
— Это просто погодные условия.
— Нет, это знак свыше.
— Не говори ерунды. Скоро будем садиться. Так я еще никогда
не летал.
— Как?
— Неизвестно где и неизвестно куда. Это называется полет
вслепую, да еще и погода такая ужасная. Ничего, зато будет что вспомнить.
— А ты оптимист.
— А по-другому нельзя.
Самолет начал бешено раскачиваться. Макс посмотрел на меня
перепуганными глазами и закричал:
— Нагнись!
— Что?!
— Нагнись!!! Нагни голову к коленям и обхвати ее руками!
— Зачем?!
— Делай, что я говорю!
Я быстро нагнулась и обхватила голову руками.
— А ты?!
— Так и сиди. Я сейчас буду снижаться!!!
— Господи, господи, — словно в бреду шептала я, тихонько
всхлипывая. — Господи, помоги. Господи, сохрани. Может быть, я не так
религиозна, но я всегда в тебя верила, господи. Я всегда в тебя верила. Если я
спасусь, я поставлю ровно столько свечек, на сколько хватит моих денег. Если я
спасусь… Я же знаю, что ты есть. Я это знаю. Ты всегда меня берег и выручал.
Так выручи еще раз. Пожалуйста, выручи…
Мне показалось, что мое сердце не выдержит и разорвется.
Разорвется еще до того, как развалится самолет. Ведь в авиакатастрофах есть
люди, которые погибают еще до того, как погибает сама страшная машина. От
жуткого страха у меня свело живот и онемели ноги. Внутренний голос твердил мне,
что это конец.
Буквально в считаные секунды я подумала о Денисе, о Светке,
о своей милой, заботливой и любимой маме… О всех, кто меня любил и кто так
сильно меня ненавидел… Я простила всех, кто когда-либо сделал мне больно и навлек
на меня беду.
Я пожелала долгих и счастливых лет жизни своим врагам,
которых у меня практически и не было. Мира и любви тем, кто меня никогда не
любил, кто мне страшно завидовал и старался поставить подножку в самый тяжелый
момент. Кто не подавал мне руки и никогда не помогал подняться. Удачи вам всем
и спокойствия. Затем я попросила прощения у всех, кому сделала больно и кому
нанесла хоть какую-то обиду. А их много. Их очень много. Я просила прощения за
свой эгоизм, за свою беспринципность и за свою черствость. Я умоляла меня
простить за то, что я никогда не умела любить. Наверно, именно поэтому меня
никогда не любили другие. Я просила прощения у своих мужчин, половину имен
которых я даже не помню. Но одно имя запало мне в душу. Мельников Владимир… Молодая,
бесшабашная девчонка и взрослый, перспективный мужчина… Неудачница и удачливый
адвокат. Я прошу у тебя прощения за мою молодость и твою зрелость. За мою
беспечность и твой разум. За твою боль и мое безразличие. За твое приобретение
и мою потерю. За твою устроенность и мое одиночество.
Я попросила прощения у своих родственников, с которыми я
никогда не была близка, но которых всегда любила. Пусть скрыто, но честно. Я
люблю вас всех, хоть вы и такие далекие, но вы совсем не забытые. Я люблю вас и
очень переживаю за то, что так и не смогла сказать этого раньше. Наверно,
никогда нельзя скупиться на чувства. Никогда. Но это не мы скупимся на них. Нас
заставляет скупиться жизнь.
— Черт побери! — прокричал Макс. — Двигатель отказал! Нужно
срочно садиться! Попробуем сесть на пузо! Можем загореться!
Я по-прежнему сидела, уткнувшись в колени, и боялась
пошевелиться. Конечно, я могла приподняться и посмотреть, что там за окном, но
я совершенно не хотела этого делать. Вернее, не могла, потому что не чувствовала
ни рук, ни ног. Только ноющую боль в животе, отдающую в левую руку… Я знала —
там за окном зловещая темнота, наверно, такая же зловещая, как сама смерть. Там
дождь, ветер, а может, и оранжевое пламя, окутывающее самолет.
Почувствовав, что самолет падает, я сжалась в комок и
услышала, как Макс выматерился. Я не надеялась на счастливую посадку. Я знала,
что мы оба погибнем.
— Согнись и не вздумай поднимать голову, а то останешься без
нее! — прокричал Макс, но я его уже не слушала.
Неожиданно меня вырвало, и я чуть было не захлебнулась в
собственных рвотных массах.
Даже не пытаясь вытереться, я попыталась вспомнить то, что
можно сделать при авиакатастрофе. Что можно сделать для того, чтобы выжить?!
Прыгнуть с парашютом. Но у нас его нет.
