Они сдались, впоследствии признал Джон. Они с Филипом продолжали скрести и скоблить, но битва была проиграна: котлы их доконали. Затем в сражение вступил мистер Стоун.
— Не поспеваете, — неодобрительно буркнул он, забирая у Джона скребок. — А ну поправь вон ту стопку, иначе рухнет сейчас.
Старший судомой взялся за работу. Его крупное, неестественно прямое тело ритмично поворачивалось от стола к лоханям и обратно. Он очищал и отталкивал в сторону миски мерными, выверенными движениями. Мужчина словно и не торопился вовсе, однако гора грязной посуды уменьшалась на глазах. Наконец, когда на столе осталась лишь символическая стопка тарелок да десятигалонный соусный котел с бледным ободком жира на стенках, мистер Стоун отступил назад. Филип с Джоном завершили работу и, шатаясь от усталости, вышли в подсобную кухню, чтобы съесть свой завтрак.
— Нужно выбираться из судомойни, — промычал Филип, запихивая в рот ложку холодной овсянки.
— Дальше будет лучше, — сказал Джон.
Но дальше стало хуже.
Ужин обернулся хаотическим кошмаром, в котором плавали клубы душного пара и горы блюд, тарелок, плошек на столе громоздились еще выше. На сей раз мистер Стоун в дело не вмешался. Остальные судомои работали в мрачном молчании, не говоря мальчикам ни слова.
— Просто они знают, что мы здесь долго не задержимся, — с надеждой предположил Филип, когда поздно вечером они брели обратно в кухню.
— Правда твоя. Ты отправишься в Каррборовский работный дом.
Перед ними стоял Коук, в обществе Барлоу и Стаббса. Он глумливо оскалился, когда Джон с Филипом проплелись мимо них, слишком усталые, чтобы отвечать. Мальчики вытащили из-под стола свой тюфяк, но, казалось, они едва успели опустить головы на грубую мешковину и закрыть глаза, как поварешка Сковелла уже заколотила по громадному котлу.
Дни проходили, похожие один на другой: стук посуды, плеск воды, лихорадочное скобление мисок, тарелок и горшков. Филип внес изменения в порядок работы:
— Мы половину времени проводим, бегая друг вокруг друга. Ты стой тут, а я передвину эти тарелки вот сюда…
К удивлению Джона, после этого дело пошло бойчее. Они по-прежнему наспех проглатывали свою пищу в подсобной кухне, а потом падали как подкошенные на пол в судомойне, но теперь ожидали следующего наплыва грязной посуды просто в изнеможении, а не в ужасе, как раньше. В судомойне не происходило ничего, только плескала мутная вода да сновали руки. За работой никто не произносил ни слова — лишь каждые несколько минут раздавалась команда «Слить помои!», да изредка, когда из трубы переставала течь вода, мистер Стоун испускал яростный вопль: «Мотт!» Повернувшись спиной к лоханям, заваленным мисками и котелками, старший судомой решительно отправлялся на поиски садовника. Филип и Джон видели за окошками его башмаки, тяжело топающие по гравию и траве Розового сада. После короткой перебранки с садовником ток воды возобновлялся.
Звон церковного колокола в полдень звал мальчиков к обеду, а вечером возвещал о начале ужина. Джон пил нацеженное из бочки слабое пиво, жадно глотая водянистый горький напиток. Рвал хлеб на куски и запихивал в рот, торопливо жуя и давясь. В один из первых дней он заметил, что другие мальчики удивленно посматривают на него.
— А чего ты так ешь-то? — позже спросил Филип.
— Как?
— Как голодный волк.
Он стал жевать медленнее. Работать легче не становилось, но, когда Филип жаловался на помойную воду, хлюпающую в башмаках, или на горы плошек и тарелок, грозящие погрести их под собой, Джон всякий раз вспоминал, как в лесу Баклы ледяные пальцы холода сдавливали его кости, как мучительно крутило пустой желудок, как в волосах кишели вши. И как матушкин голос летел за ним между темными деревьями.
Мы сохраним Пир. Сохраним для всех них…
Днем ее слова тонули в грохоте посуды, но каждую ночь, улегшись с Филипом на тюфяк, Джон возвращался в безмолвный лес. Там его ждала матушка.
Она отослала меня в усадьбу, думал мальчик. Зачем же она по ночам увлекает меня обратно в лес Баклы? В ушах у него по-прежнему звучал призывный голос матери. Что еще хотела она рассказать ему той ночью? Вопрос не давал покоя и в часы бодрствования, обращая мысли Джона к Сковеллу. Вспомнить только, как взгляд мужчины внезапно затуманился и скользнул в сторону, когда он сказал о смерти матери.
Сковелл — вот еще одна загадка. С первого дня работы Джона в кухне он не обратился к нему ни с единым словом. В иные разы главный повар, казалось, заполнял своим присутствием все помещение. А подчас проплывал через него, подобно бесплотному призраку. Сковелл занимает целый подвал под домом, шептались мальчики. И там стряпает странно пахнущие блюда. Он говорит на языках, которые никто не понимает.
— Соплеменник Рооса, надо быть, — однажды предположил Финеас Кампен.
— Роос фламандец, — свысока возразил Адам Локьер. — А Сковелл никакой не фламандец…
— А кто тогда? — спросил Джон.
Но никто из поварят не знал, какого племени мастер Сковелл.
— Я видел, он наблюдал за тобой, — по секрету сообщил Финеас Джону. — В первый день, как ты здесь появился. Когда ты сказал Вэниану, какие приправы в бульоне. Я как раз вошел, а он наблюдал за тобой. Только стоял поодаль, в тени.
Волосы у Джона отросли и закурчавились, как прежде. На костях наросло немного мяса. Синяки, полученные в стычке с Коуком, сошли. Он больше не дрожал ночами напролет от холода, не испытывал грызущего голода по пробуждении. И больше не набрасывался на еду как волк. Работа в судомойне превратилась в рутину.
По воскресеньям, когда завтраки и ужины выставлялись на хлебных досках и черствые ломти исчезали либо в голодных ртах, либо в ларе для подаяний, времени на отдых давалось больше. Мальчики по команде строились, нахлобучивали картузы и гуськом покидали кухню. Филип и Джон вместе с остальными пересекали хозяйственный двор, шли по затененному проходу и выходили на яркий солнечный свет.
— Вон Роберик Тичборн, — указал Филип. — Он служит под началом Генри Пейлвика. А вон Моррис Эпплтон. То же самое. Двое белобрысых — это Джим и Джем Джингеллы. Только и знают, что ныть и жаловаться. Парнишка с ними — это Венделл Терпин. Он работает в голубятне, у Диггори Винга. Рядом стоит Джервас, он с маслодельни. Другие двое — Филпот и Даймиан. Ну, Адама Локьера и Альфа ты знаешь. Питера Перза и Финеаса Кампена — тоже. Глянь, там впереди Мэг и Джинни. Джинни тебе машет…
Джон кивнул. Все эти ребята теперь моя семья, подумал он. Слегка ошалелый от обилия новых имен и лиц, он обернулся в сторону подъездной аллеи, обрамленной широкими газонами. За дальним, гладко выкошенным газоном начиналось дикое пастбище — оно спускалось к забору с калиткой, за которым простирался обширный луг и сверкали на солнце разновеликие пруды, расположенные вокруг могучего дуба. Там находилась странная фигура.
Долговязый паренек с копной соломенных волос, одетый в лохмотья, медленно двигался вокруг самого большого пруда, надолго замирая на месте после каждого шага. Потом он вообще остановился и раскинул руки, вытянув в стороны две длинные палки с висящей на них мешковиной и помахав ими вверх-вниз, точно огромными потрепанными крыльями. Подлетавший голубь круто развернулся и понесся прочь.
