— Кто это?
— Мальчик-цапля, — ответил Филип, стоявший позади. — Он немтырь.
Джону вспомнилось, как он сам немотствовал, пока его везли через долину. Он пристально всмотрелся в оборванную фигуру, снова опустившую крылья, но тут вереница поварят тронулась дальше. Цапля продолжил свой медленный путь вокруг пруда.
Они прошли мимо ступеней, ведущих в Большой зал, под портиком с каменными факелами и зашагали по дорожке, пролегающей вдоль стены Восточного сада. Джон бросил взгляд на высокие окна Солнечной галереи, блестящие в лучах утреннего солнца, и в памяти у него всплыл образ Лукреции, а потом громкое урчание ее желудка…
— Что смешного? — спросил Филип.
— Смешного?
— Ты лыбишься до ушей.
Джон помотал головой:
— Ничего.
Отлогий спуск привел мальчиков к церкви на краю каштанового леса, похожей на выплывающий из тумана корабль — с корпусом из источенного непогодой серого камня и раздутой мачтой-колокольней из древнего гранита. Наверху Джон заметил проемы наподобие высоких арочных окон и вспомнил, как впервые увидел вдали церковный шпиль с верхней террасы склона. Деревья за церковью источали запах каштанового сока, потом вдруг в воздухе повеяло тонким сладким ароматом. Фруктовые деревья в цвету, понял он. В точности как в лесу Баклы… Может ли такое быть? Больше он ничего подумать не успел, потому что на тропе вдруг образовался затор: путь мальчикам преградили люди в пурпурных ливреях. Из церкви раздался крик: «Стоять! Всем стоять! Опустить глаза перед сэром Уильямом!»
Все вокруг Джона поспешно снимали шапки. Мальчики, шедшие впереди, шарахнулись назад, напирая на товарищей, следовавших за ними. Через несколько секунд стройные ряды смешались, началась беспорядочная толкотня, и Джон оказался в самой гуще суматошной толпы.
— С дороги! Освободить путь для его светлости! Глаза долу!
Из церкви стремительно вышел мистер Фэншоу, бледный от волнения. За ним шагали два камердинера. Все разом застыли на месте, сутолока прекратилась, и наступило молчание. Из дверей появился сэр Уильям.
Джон мельком увидел высокого широкоплечего мужчину с густыми черными волосами и ястребиным лицом, одетого во все черное, и рядом с ним мужчину пониже ростом, с толстой цепью на груди. Сэр Уильям, казалось, не замечал притихшей толпы. Люди согнулись в поклоне, и двое мужчин двинулись по проходу, открывавшемуся перед ними. По примеру остальных Джон низко наклонил голову и уголком глаза заметил двух дам, выходящих из церкви, — одна длинная и тощая, другая коротенькая и толстая, обе сжимали в руках черные книжицы. Потом он вдруг встрепенулся и уставился вовсю. За дамами следовала фигура потоньше и поизящнее. Леди Лукреция.
Она была в затейливом шелковом чепце и уже знакомом темно-зеленом платье. Джон вытянул шею, чтобы получше разглядеть лицо девочки. Ну да, тот же вострый нос, те же темные глаза. В следующий миг чья-то жесткая ладонь хлопнула его по уху. Прямо перед ним возникла физиономия Вэниана.
— Вниз смотреть! — прошипел старший повар. Костлявая рука грубо нагнула голову Джона.
Группа важных особ прошествовала мимо. Мужчины и мальчики гуськом вошли в церковь. Вместе с остальными поварятами Джон и Филип опустились на колени под выцветшими знаменами, что висели в ряд в задней части зала. Витраж в большом окне изображал рыцаря, коленопреклоненного перед костром. Языки пламени ярко сияли среди потемневшего от времени дерева и камня.
— А вот и отец Япп, — прошептал Филип.
На кафедру взошел розовощекий молодой человек в белом стихаре. Проникающий сквозь витражное окно свет окрашивал его лицо пурпуром. Джон встал поудобнее, приготовившись к неизбежной проповеди. Но едва священник протараторил «Отче наш» и кратенькую гомилию, как Филип уже дергал Джона за рукав — мол, пошли отсюда.
— Ливрейные слуги посещают церковь по очереди, — пояснил мальчик, когда они повернулись к выходу. — На всех места не хватает.
— А там что такое? — спросил Джон, указывая на балкон с массивной дверью.
Филип тряхнул головой:
— Там было место леди Анны. Дверь ведет в колокольню. Теперь туда никому нельзя подниматься. Кроме сэра Уильяма, конечно.
В церковь потянулись вереницей мужчины в зеленом. Кухонные работники обменивались неприязненными взглядами с домашними клерками. Среди последних Джон заметил знакомое лицо:
— Бен!
Бен Мартин выглядел почти довольным.
— Меня взяли учетчиком, — сообщил он. — Тут почти никто считать не умеет. А ты где?
— В судомойне.
Выходящие из церкви поварята напирали сзади, а входящие клерки наседали спереди. Бен отступил в сторонку и наклонился к Джону:
— Здесь служит один малый из Бакленда. Он говорит, вся деревня предалась дьяволу.
— Кто такой?
— Запамятовал имя. Он здесь работал в старых фруктовых садах. Прививал деревья. — Бен кивнул в сторону каштанового леса.
— Фруктовые сады? — удивился Джон. — В лесу?
— Совсем чахлые. Плодоносят не в сезон, причем яблоки там размером с вишню. По мне, так выкорчевать все, и дело с концом. Но сэр Уильям не хочет. Садовник говорит, они одного возраста с усадьбой…
На всем обратном пути Филип молчал, а войдя в судомойню, повернулся к Джону:
— Этот твой знакомый, Бен Мартин, сказал «Бакленд».
— И что?
— Ты ж говорил, что родом из Флитвика.
— Ну так Бакленд недалеко от Флитвика. — Джон перевернул вверх дном котелок, стоявший на столе, и внимательно осмотрел на предмет копоти.
— Что значит «вся деревня предалась дьяволу»? — не отставал Филип.
— Просто предалась, и все.
Филип ненадолго задумался.
— Ты, небось, и с Джошем Пейлвиком не ездил?
Джон поднял глаза:
— А?
Какая, собственно, разница, как он оказался в усадьбе? Обычно веселое лицо Филипа мрачно хмурилось.
— Ты мне соврал, — обличительно сказал он.
— Соврал?
— Кто показал тебе кухни? — сердито осведомился Филип.
— Я не просил тебя ничего мне показывать! — огрызнулся Джон.
— «Меня возьмут в услужение» — вот твои слова. Ну как же, Джон Сатурналл со своим знаменитым нюхом. Здесь ты тоже соврал, да?
Гнев закипел в груди Джона, кровь бросилась в лицо.
— Нас выгнали из дому, ясно? Мою мать объявили ведьмой. Нашу хижину спалили. Священник заплатил Джошу, чтобы он взял меня с собой. Теперь доволен?
Но Филип потряс головой:
— Что это? Новая выдумка?
— Не хочешь — не верь, — отрезал Джон. — Мне все равно.
