— По правде сказать, она ножа от ложки не отличает, — закончила домоправительница.
Скоро начнутся снегопады, предупредил Филип. Конюхи будут держать его лошадь под седлом и наготове. Иначе он застрянет в Бакленде до весны. Дни текли своей чередой. Утром в Андреев день Джон умылся в тазу, принесенном одной из новых служанок, и тщательно оделся, затянув шнурки и застегнув пряжки. Продирая гребнем густые волосы, он задел бугристый шрам от мушкетной пули. В дверях вырос Филип:
— Хоть на прием к королю. — Он оглядел Джона с головы до ног и поправил ему воротник. — А что вид такой унылый? Или ты не горишь желанием отведать угощений, состряпанных леди Люси?
Джон сидел, считая секунды и минуты, мысленно повторяя слова, которые скажет Лукреции. Ее упорное молчание той ночью. Ее союз с Пирсом. Джону казалось, теперь он все понимал. Наконец прозвонил колокол к обеду. Тогда он встал и пошел по коридорам. Слуги при встрече с ним почтительно дотрагивались до шапок, служанки приседали. Пересекая внутренний двор с узловым садом, Джон посмотрел на темно-серое небо. Когда он поднимался по лестнице, ноги у него будто налились свинцом.
Стены в Солнечной галерее были завешены гобеленами. За окнами Джон видел живые изгороди Восточного сада. Потом внимание его привлекло какое-то движение. Из одной из живых изгородей вынырнула маленькая фигурка в намотанном на шею шерстяном шарфе. Уилл Кэллок перемахнул через низкий кустарниковый бордюр и помчался по лужайке. Вслед за ним из кустов появился старик. Мистер Мотт сердито закричал и неуклюже потрусил вслед за мальчиком.
— Беги, — прошептал Джон.
Мальчик припустил, и скоро престарелый садовник остался далеко позади. Джон с улыбкой смотрел вслед Уиллу, пока тот не скрылся из виду, а потом обвел глазами Восточный сад. Оранжерея все еще стояла на прежнем месте, всем своим видом вопия о ремонте. Там будут расти ананасы и персики, подумал он. Вызревать тяжелые виноградные гроздья и хурма. Облачная пелена, заволакивавшая небо, казалось, стала еще плотнее. Приемный двор закроют завтра, сказал Филип. Конюхи оседлают его лошадь, как было обещано. Джон посмотрел на дверь в конце галереи, и сердце невольно забилось сильнее.
В комнате все осталось по-прежнему, только теперь она сияла чистотой и портьеры были раздвинуты и подвязаны. Перед горящим камином стояли два кресла, но маленький столик между ними был накрыт на одну персону. Переведя взгляд на кровать, Джон услышал, как щелкнула задвижка на двери с кухонной лестницы. А что, если бы дверь не распахнулась тогда? И он не ввалился бы в галерею и не растянулся бы плашмя на полу перед ней? Чтобы поднять взгляд и увидеть худое угловатое лицо… В галерее раздались шаги.
Вошла Лукреция с подносом. Волосы она заплела в косы и уложила затейливыми кольцами, но платье на ней было простое. Он слегка поклонился:
— Доброго дня, леди Лукреция.
— Доброго дня, мастер Сатурналл.
Ее окутывал нежный цветочный аромат. Розовая вода, понял Джон. Лукреция опустила поднос на кровать и расставила на нем блюда в нужном порядке. Потом взяла в руки кувшин и повернулась к нему с каменным лицом:
— Сядьте.
Джон сел.
— Пир начинается с пряного вина, — сказала она. — Если мне не изменяет память.
Джон кивнул.
— Приправленного шафраном, корицей и мускатным орехом, — уточнил он. — И жареными финиками, ваша светлость.
— У вас замечательная память, мастер Сатурналл, — промолвила Лукреция, наполняя кубок. — Но я сохранила иные воспоминания о вине, которым вы меня потчевали.
Джон отпил и улыбнулся про себя, ощутив вкус воды.
— После вина подавали фарши, кажется, — продолжала Лукреция. — Из лебедя? Потом из гуся, потом из утки…
Он вспомнил слова, которые шептал ей на ухо. Изысканные описания простой грубой пищи, что он стряпал для нее в голодный год. Теперь слушать и пробовать предстояло ему. Лукреция зачерпнула ложкой комковатое месиво из маленького горшочка. Давленая брюква, понял Джон. Он вскинул взгляд.
— Ешьте, — велела Лукреция.
Она подала вареный корень петрушки, пареную соленую рыбу, жидкую овсяную кашу и сушеные яблоки, размоченные в вержусе. Джон сидел в напряженной позе, жуя и глотая, а Лукреция неподвижно стояла перед ним. Наконец он отложил ложку.
— Вам не по вкусу мои угощения, мастер Сатурналл?
Джон посмотрел на тарелки, горшочки и судки. Представил, как она неуклюже возится с котелками и сковородками. Варит, толчет, трет и режет. Как она себе мыслила эту их встречу? Он вдруг понял, что не может больше молчать.
— Ты выгнала меня. Такая у тебя была цель.
Он увидел, как по лицу Лукреции растекается ошеломление.
— Я понял это лишь много позже. Когда я в первый раз рассказывал тебе о Пире, ты уже знала эту историю. Знала, но молчала. «Почему?» — спросил я тебя, но ты не ответила. Однако тогдашним своим молчанием ты солгала мне, верно? Ты хотела ввести меня в заблуждение. Хотела распалить во мне гнев. Потому что той ночью я мог задать тебе вопрос и получше.
Лукреция молча стояла перед ним, снова с лицом бесстрастным и непроницаемым. И только темные глаза чуть двигались, напряженно вглядываясь в него.
— Почему ты призналась? Вот вопрос, пугавший тебя. Почему именно той ночью ты решила открыть мне свою тайну? Почти накануне свадьбы? Ты рассчитывала на мой гнев, так ведь? На жаркий уголек, постоянно тлевший во мне. В конце концов, я сам говорил тебе о нем. И действительно, гнев ослепил меня. Как ты и ожидала. — Он в упор посмотрел на нее. — Но мало-помалу туман гнева рассеялся. И я снова задумался о том, что ты мне рассказала. Его звали Колдклок. Он появился здесь, когда римляне убрались восвояси. Он принес клятву Богу и порубил пиршественные столы Беллики. Похитил огонь из ее очагов и убежал в долину. Он пришел сюда. Вот что ты мне поведала. Но это было не все, верно?
Лукреция едва заметно кивнула.
— Он поклялся перед Богом уничтожить плоды ее трудов, — продолжал Джон. — Но он насадил сады Беллики здесь. Поддерживал ее огонь в своих очагах. Как мог, сохранял обычаи Пира. И он воздвиг башню, чтобы с нее смотреть на долину. Почему?
— Чтоб охранять долину от Беллики. Потому что он боялся колдовских чар…
— Но зачем сохранять ее сады? — перебил Джон. — Или ее огонь? Зачем сберегать ее Пир? Или строить башню и сторожить на ней, не загорится ли вдали очаг Беллики. Ты знаешь ответ. И знала его той ночью. Почему Колдклок поступил так?
Лукреция медленно покачала головой и отвела глаза, избегая встречаться с ним взглядом.
— Он любил Беллику, — сказал Джон. — Невзирая на свою клятву. Невзирая на все, что сделал. И ты всегда знала это. Потому что ты тоже любила того, с кем не могла быть вместе. Потому что тебя связывала такая же клятва.
Лукреция отвернулась к окну — за ним пушистыми хлопьями падал снег.
