Накануне вечером какой-то лодочник дважды цеплялся за дно, приближаясь к пристани, каждый раз отталкиваясь веслом обратно. Его лодка была римским гуари, с килем и изрядной осадкой, что позволяло справляться с течениями и водоворотами в водах более быстрых и глубоких, нежели эти. Местные лодки были ближе к плоскодонным шаландам, чтобы скользить поверх песчаных отмелей устья. Ночью на причале стояли три такие лодки. Нынче утром их было по-прежнему три. Между перил уже натянули флагдук. Когда Диего смотрел на реку, утреннее солнце светило ему прямо в лицо, так что он щурился и прикрывал глаза ладонью. Еще рано, говорил он себе. Где-то в недрах трактира заскрипели половицы под нетвердыми шагами, хриплые спросонья голоса громко переругивались, затем с грохотом распахнулись двери и ставни, и обитатели «Последнего вдоха» глотнули наконец утреннего воздуха. Речные излучины щетинились светом — с небес беззаботно сбросили шелковые канаты. Диего моргал и тер глаза, потом смотрел снова. Несколько минут назад это было черной точкой, плывущей среди блеска и сияния воды. Но вот эта точка сделалась лодкой, вот уже — лодкой с высокими бортами, с задранным форштевнем, и стал виден человек, стоявший и орудовавший рулевым веслом. В это время она тоже подошла к окну и вместе с ним смотрела на лодку, которая, легко рассекая воду, приближалась к пристани, и на троих ее неподвижных пассажиров, не смотревших друг на друга и не разговаривавших.
— Которого из них ты боишься?
Ее голос вывел его из задумчивости.
— Не боюсь, — поправил он ее. — Я его остерегаюсь. И его среди них нет.
Пристань была слишком открытой, слишком выставленной напоказ, инстинкт должен был предостеречь его от появления там. Улыбчивый подручный Папы на лодке не приплывет.
— Он, может быть, уже здесь, — сказал Диего. — Но показываться пока не будет.
Руфо должен был разобраться с теми тремя, что выбирались сейчас из лодки, разминали ноги, зевали и озирались. Великан почесывал живот. Держись к ним ближе, сказал он себе. Руфо будет кружить, выжидать, выискивать момент. Трое поднялись по ступенькам от пристани и пошли в сторону трактира. Он отступил в глубь комнаты, чтобы те не увидели его в окне, и потерял их из виду, когда они подошли ближе. Они сбегут, если его увидят, и Серон, возможно, тоже. Но встречи с Сероном не избежать. С Сероном ему необходимо было уладить одно дело, сообщить ему о некоем неожиданном решении.
Диего быстро подошел к окну, выходившему на юг, и снова отыскал их взглядом — они пробирались через толпу, собравшуюся у трибуны, и следить за здоровяком было намного легче, чем за его товарищем. Серон повел обоих за собой, говоря с ними через плечо, когда они направились дальше вдоль набережной и остановились там, прежде чем повернуть на пирс. С палубы «Санта-Лючии» за приближением этих троих наблюдал какой-то человек, который затем провел их на борт. Помощник капитана, подумал Диего, хотя на таком расстоянии черты лица не различались. Он улыбнулся про себя, воображая, что за разговор сейчас между ними происходит, рисуя себе удивление секретаря, его обеспокоенность и проистекающие отсюда расчеты. К добру, дон Антонио, они тебя не приведут, дал он ему мысленный совет. Никак не приведут.
— Который предатель? — спросила Эусебия. Она стояла позади него, так близко, что они почти соприкасались. Он нетерпеливо мотнул головой, погруженный в собственные расчеты. В толпе будет безопасно, она теперь разрослась и находится в постоянном движении. Он сможет пройти через нее незамеченным, подождать секретаря и схватить его, когда тот будет проходить мимо. Тогда он снова улыбнулся: еще больше тревог и расчетов, да, это утро для дона Антонио изобилует сюрпризами.
Комната внизу оказалась уже переполненной, все столы и места за загородками были заняты, и люди стояли с кружками в руках и громко переговаривались. Там была и женщина из парусной мастерской; сегодня никакой работы. Она кивнула Диего, когда тот, быстро пробираясь сквозь давку, оказался рядом. Солнце снаружи ослепляло. Люди слонялись туда и сюда, и он заставил себя слоняться вместе с ними, постепенно пересекая открытое пространство, отделявшее его от непроницаемости толпы.
«…смело, очень смело…»; «Я бы сказал, безрассудно…»; «…одного без другого не бывает, но, по-моему, это смело…»; «По-вашему? Ха! Они глупцы. Этот корабль и на дрова не годится…».
Их голоса влетали ему в одно ухо и вылетали из другого — бессвязный успокоительный гул. То, что он намеревался сделать, обращало его в туго взведенную пружину, словно накануне битвы. Он подпрыгнул, когда чья-то рука коснулась его плеча. Это была старуха, торговавшая яблоками, и ее подвывающий голос летел ему вслед, пока он удалялся: «Господин? А, господин? Не угодно ли…»
Он успокоился, медленно передвигаясь от одной увлеченной разговором группы к другой и каждые несколько секунд бросая взгляд вдоль набережной, на корабль. Мимо него прошли два карлика, беспечно держа друг друга под руку и не обращая внимания на любопытные взгляды. Время, казалось, двигалось слишком медленно, но и это было ему знакомо. Он держался у края толпы, так, чтобы ему не перекрывали обзор. Должно быть, он успел окинуть взглядом «Санта-Лючию» раз пятьдесят, прежде чем они появились снова, сначала на палубе, потом на пирсе, потом пошли в его сторону, в сторону толпы, все трое. Он забрался поглубже в гущу тел, наблюдая за их приближением. Что-то обсуждают? Серон указывал на парусную мастерскую. Диего увидел, как Сальвестро кивнул, а потом направился в другую сторону, и здоровяк послушно за ним последовал. К трактиру? Конечно, они должны были сейчас расстаться, да, Серон возвращался туда, откуда пришел. Диего скользнул через толпу, чтобы перехватить секретаря, двигаясь быстро и решительно, сосредоточенный только на своей цели…
Однажды он видел, как человек проколол самого себя. Пикой. Это было на подступах к Пьяченце — случайная смерть в случайном бою. Боец изо всех сил бросился вперед и просто набежал на острие. Виновный в его смерти ничего не сделал, этот алебардщик застыл от испуга и просто стоял с оружием в руках. Один миг — яростный бросок вперед. Другой — остановка намертво (и замертво). Диего гадал, что успело промелькнуть в сознании мертвеца, когда он взглянул себе на грудь, на пику, вошедшую по самую перекладину. Еще секунду его ноги продолжали бежать. О чем солдат подумал в этот момент полнейшей разобщенности частей своего тела? Теперь Диего понял это. Он глядел через толпу, и вдруг шок узнавания откинул его назад, он уже поворачивался, пригибался и тянулся за пазуху, чтобы достать короткий нож, поскольку шпага в этой толпе была бесполезна, пустые мысли в пустой голове… Прямо на пути у него стоял Руфо.
Он сдержался и не бросился бежать, а опустил голову. В руке у него нож. Руфо где-то сзади. Иди спокойно, велел он себе. Убери нож и ничего не делай. Его сознание затуманилось. Он утратил сосредоточенность. Медленно уходить — это было лучше. Плыть, сливаться с толпой.
Он оказался на другой стороне толпы — той, что была ближе к трактиру. Сальвестро и его товарища нигде не было видно. Не было и Серона — тот направился по набережной, куда Диего пойти не мог. Пока не мог. Руфо его не заметил, разве только мельком увидел его спину, одну из сотен других. Ему повезло. Теперь надо думать быстро. Оставаться в толпе или рискнуть одолеть сотню ярдов между трибуной и трактиром? Руфо — в толпе. Те двое — в трактире. Он ощутил дрожь и странное облегчение. Мысль о том, что подручный Папы, возможно, не ждал его здесь, соблазняла его и дразнила. Это было не страхом, но чем-то похожим. Он вышел из укрытия толпы. Серону придется вернуться в трактир, чтобы забрать своих людей, а ему, Диего, придется этим довольствоваться. Под затылком покалывало. На протяжении всего пути к входу в «Последний вдох», к этому маленькому прямоугольнику, который увеличивался так мучительно медленно, руки-ноги казались чужими, неловкими.
