— Да, — сказал после паузы Якопо; Бернардо засмеялся, и Серон присоединился к нему. — Команда все еще спит после прощальной вечеринки. Альфредо тоже.
— Капитан Альфредо, — поправил его Серон, и Якопо согласно кивнул.
— После такого угощения всегда болит голова, — продолжил он более шутливым тоном. — Но беспокоиться не стоит. Времени познакомиться будет предостаточно и в плавании.
Он заметил множество бочонков на палубе «Санта-Лючии» — раньше их здесь не было. Огромная бочка с водой тоже выглядела незнакомой. То ли он не уследил за выражением своего лица, то ли Якопо относился к тем, кто чувствует, когда другому не по себе.
— Что-то не так, дон Антонио?
Нахальный невежа. Серон помотал головой. Сальвестро смотрел на него с любопытством.
— Меня тошнит, — сказал Бернардо. — Кажется, сейчас меня…
Он едва успел сделать три шага до борта, прежде чем его желудок шумно опорожнился в воду. Нервы, должно быть, сказал себе Серон. Он украдкой взглянул на другого, который отвлекся на приятеля с его расстройством. Якопо приподнял бровь.
— Мы же даже еще не отплыли, — сказал здоровяку Сальвестро, когда тот выпрямился и вытер рот.
— Давайте пойдем на берег, — предложил Серон. — У меня есть одно дельце в парусной мастерской, ну а вы заслуживаете доброй порции рома в «Последнем вдохе». — Он повернулся к Якопо. — Его святейшество прибудет сюда после полудня. Приготовьте все к этому времени. — Он старался говорить непринужденно.
На берегу тошнота у Бернардо прошла так же быстро, как и появись. Лицо у него, когда они направились обратно к трактиру, снова сделалось румяным. Толпа возле трибуны стала еще больше и шумливее. Некоторые с любопытством на них поглядывали, а затем перешептывались.
— Вообразите, — обратился к ним Серон, — когда вы вернетесь, то увидите то же самое на каждой улице Рима, в каждой его таверне.
— Что? — спросил Бернардо.
— Свою славу, — пояснил он. — Свою известность. Так что держите себя соответственно. Когда вы вернетесь, то будете жить совсем по-другому. А это лишь предощущение.
— Чего? — спросил Бернардо.
— Я вскоре встречусь с вами, и мы в последний раз выпьем вместе. — Серон повысил голос, перекрывая шум толпы. — Вон там. — Он указал на трактир.
Как только двоих простаков надежно укрыла толпа, он повернулся и быстро пошел вниз по пристани, но не направился к парусной мастерской, а свернул направо, в сторону пирса, после чего решительно зашагал к кораблю.
Якопо осторожно поглядывал на него, спускаясь по сходне. Во второй раз.
— Откуда все это взялось? — резко спросил он у помощника капитана, который напустил на себя вид оскорбленной невинности, лишь еще сильнее его раздражая. — Эти бочонки? Паруса? И где команда, за наем которой вам было уплачено?
— Внизу, как я и говорил, — ответил Якопо. — А это все поступило от вас, по крайней мере, так мне было сказано. По большей части вчера.
Должно быть, лжет, подумал Серон, однако же и обида помощника, и его скудные объяснения говорили в пользу того, что это правда. Не от меня, подумал он. Тогда от кого?
— Соберите своих людей на палубе, — приказал он Якопо. — Пусть приведут себя в порядок. Когда прибудет его святейшество, они должны выстроиться в шеренгу вдоль леера.
Помощник, не сдавая позиций, сверлил дона Антонио взглядом.
— Вы ничего не хотите объяснить? — спросил он.
Серон долго смотрел на него, прежде чем выплеснуть свою ярость.
— Мне?! Объясняться с вами, с негодяем, который…
— Этот здоровяк, — перебил его помощник. — Бернардо. Кажется, вы забыли о нем упомянуть?
— О боже! Сколько вас здесь, пятнадцать, двадцать? Разберитесь с ними, пока они будут спать.
— Нас восемь. И еще плотник, — сказал Якопо.
— Значит, девять. Все равно достаточно, если вы хотите стать хозяином этого судна.
Повисла пауза — между ними шло безмолвное состязание.
— Достаточно, — сказал Якопо.
Это могло быть и согласием, и вопросом. Он глядел поверх носа «Санта-Лючии», в море. Теперь он был задумчив, и Серон понял, что выбрал нужного человека.
— Где бы вы хотели, чтобы это произошло? — наконец спросил Якопо.
— Где угодно в открытом море, — отозвался Серон. — Один кусок океана мало чем отличается от другого, разве не так?
Через несколько минут он быстро шагал обратно к трактиру, и скрип туфель добавлял к обеспокоенности еще и раздражение. Кто-то снабдил корабль провизией и парусами. Кто-то ввел новую фигуру в замышляемую Сероном партию, разрушая его замысел… Или сам он был лишь фигурой в чьей-то партии? Но в чьей? Вича? Исключено. Вич был уже человеком вчерашнего дня, план его секретаря зашел слишком далеко, и теперь Серон двигался вперед и вперед, как охотник за жертвой. Все остальное — простая формальность. В парусной мастерской должны знать, кто посмел вмешаться в его тонкие задумки. Но туда потом. Время есть. Примерно сейчас Папа должен пристраивать на троне свое седалище размером с барку, да и сама его барка вот-вот отчалит. Серон протиснулся к двери в «Последний вдох». Сначала трактир, потом он отправится в парусную мастерскую, потом прибудет Папа, потом отправится в плаванье корабль. Он оглядел переполненное людьми помещение, отыскивая Сальвестро и Бернардо. Где же они?
— Садитесь, дон Антонио.
Не успел он обернуться, как чья-то рука сдавила ему шею и потянула в сторону. Что-то ударило ему под колени, он лишился равновесия, стал падать… Стул. Он упал на него. Стоявшие поблизости выпивохи поглядели с любопытством.
— А теперь успокойтесь, — приказал тот же голос. — И улыбнитесь.
Он улыбнулся. Пальцы на его шее разжались, и та же рука сердечно похлопала его по плечу. Прямо перед ним возникло лицо Диего, который начал говорить, называя людей и места, дни и точное время для каждого дня. Он описал корабль и его состояние, затем перешел к Риму, к трактиру у реки, к комнате в этом трактире, к человеку в этой комнате, который ждал его, дона Антонио Серона, затем к тому делу, которым он занимался на протяжении знойного лета, откровенно признаваясь, когда факты заканчивались и их место занимали предположения. Он знал обо всем. Предположения его были совершенно верными, за исключением разве что мелких деталей. У Антонио закружилась голова, а потом и во всем теле возникло такое ощущение, словно его все быстрее и быстрее раскачивают за шею. Откуда Диего об этом знать? Неужели Вич все обнаружил и спустил на него, Серона, своего мастифа? Потом Диего наклонился еще ближе и заговорил о двух единственных участниках, которых еще не упоминал, — о Сальвестро и Бернардо.
— Мы заключили соглашение, вы и я, — сказал вояка, — и вы имели глупость его нарушить. — Голос его был спокоен, в нем слышались едва приметные отзвуки разочарования и сожаления. — На палубу этой посудины вы могли бы поставить пару пугал, нарядить их и помахать им на прощание рукой. Но вы выбрали этих двоих, и это очень глупо, потому что они мои: ваши простофили — это мои головорезы, мои… — Здесь он покачал головой, затем продолжил: — Вы говорили, что я получу аудиенцию у Фернандо, что вы продвинете при дворе мое дело, нажмете на нужные рычаги, и тогда меня выслушают и восстановят справедливость, в которой мне отказывали. Но делать этого вы не собирались, и это тоже очень глупо. Вы предали своего хозяина, дона Херонимо, вы предали меня, своего союзника, а теперь вы предали и себя самого. Да, — добавил он, видя недоуменное лицо секретаря, — и себя самого тоже. Потому что я получу и своих головорезов, и доступ к королю, а вы мне поможете, вы поможете мне, но теперь сознательно, точно так же, как на протяжении этих последних месяцев вы воображали, будто я хожу у вас в дураках…
