— Так что, — сказал Энцо, — ты в деле или нет?
Руджеро проговорил своим ногтям:
— Высадите меня в Тунисе. Не надо мне ваших тридцати одной с половиной долей или чего там еще. Я пилю и сколачиваю дерево, вот и все.
Энцо кивнул.
— Тем лучше. Только не вставай у нас на пути, плотник. И не раскрывай слишком широко рот, если не хочешь проглотить какое-нибудь свое долото.
При этих словах Руджеро улыбнулся, затем, распрямившись, исчез за дверью.
— Надо бы его тоже убить, — сказал Лука. — Я ему не верю. Он все расскажет, точно расскажет…
— Заткнись-ка, ты, — сказал Якопо. Это были его первые слова, произнесенные после того, как остальные начали делить между собой корабль. — Не трогайте его, и он вас не тронет. Всех нас повесят, если поймают, его тоже, и он это понимает.
Упоминание о виселице заставило всех замолчать. В тесной деревянной коробке было жарко. Они опять помрачнели, встревожились и стали болезненно щуриться, глядя на желтый свет масляной лампы. Тупость, жадность и страх, подумал Якопо. Сыновья земли — и все в море.
— Между собой вы будете делить половину того, что мы выручим, — сказал он. — Другая половина достанется мне. — Он смотрел, как набухает их ярость, как расширяются у них глаза, как выступает на их лицах угрожающее выражение. — Если только никто из вас не хочет нанести первый удар… Кто-нибудь хочет быть первым? Лука? Пьеро?
Он по очереди заглянул в лицо каждому. Энцо опустил взгляд последним, но таки опустил.
— Нет желающих? Что ж, тогда, надо полагать, этим займусь я сам. — Говорил он легко, играючи. Им так хотелось оказаться на берегу, дожить до старости и раздобреть. — Я убью первого, поскольку ни у кого из вас не хватает духу. Потом мы разделаемся с остальными. Все мы, имейте в виду. И вместе.
Теперь они были напуганы и в то же время испытывали облегчение. Он завел их достаточно далеко.
— Который будет первым? — Этот вопрос задал Лука, губы у которого были нервно поджаты.
— Здоровяк. Бернардо. Без него управиться с остальными будет легче. — Прямые черные волосы обрамляли его лицо, словно шляпа без полей. Смотревшие на него люди испытывали тревогу и молчали. — Я сделаю это сегодня же ночью, — заявил он, — если только они когда-нибудь выберутся из этой чертовой каюты.
Все семеро пристально посмотрели на потолок.
— Чем это они там занимаются? — спросил Энцо, отрывая взгляд от досок у себя над головой и ни с того ни с сего устремляя его на Луку.
— Разговаривают? — с сомнением в голосе отозвался Лука. — О чем бы они могли разговаривать?
Якопо не ответил. Он думал о случайных замечаниях дона Антонио насчет «двух наших шутов» — эта фраза изменялась крайне редко. Однажды он окрестил их «нашими звероловами», причем даровал этот титул с весьма саркастической интонацией; однажды, тем же тоном, он назвал их «нашими узаконенными бандитами», и эта фраза озадачивала Якопо до тех пор, пока он не увидел, как они вдвоем спешат за «капитаном Диего» и девчонкой через причал к пирсу, никем не замеченные, поскольку все взгляды были прикованы к барке и ее облаченному в сутану пассажиру. Они шли в ногу, по сути, маршировали, а когда этот капитан приказал поместить девчонку в каюту, предварительно вытащив и бросив на палубу ее пьяного обитателя, а потом занять свое место на корме, чтобы снять шляпы перед его святейшеством, они повиновались без промедления или раздумий. Тогда выражение «узаконенные бандиты» стало означать для него только одно.
— По-моему, раньше они были солдатами и вместе воевали, — сказал наконец Якопо. — Когда-то.
Все как один нахмурились, и он тут же проклял свой длинный язык.
— Давным-давно, — добавил он поспешно.
Но они уже внутренне мотали головами, ускользая от него прочь, возвращаясь к своим тяжким трудам, к нудным земляным работам. «Солдаты» были темным пятном, появлявшимся на их горизонте, чудовищем с десятью тысячами молотящих конечностей, которое за ноги выволакивало их из домов, а потом их женщин и детей… Никто не предупреждал их, что эти люди будут солдатами. Якопо презрительно их оглядывал. Дон Антонио как-то забыл упомянуть о том, что один из «шутов» на две головы выше его самого, что к ним примкнет их бывший командир, если он и вправду им был, который, ко всему прочему, проведет на борт женщину. Дону Антонио придется ответить на несколько вопросов, если они когда-нибудь встретятся снова.
— Здоровяка беру на себя, — бросил он им. — Потом будем действовать все вместе.
Покидая клетушку, Якопо споткнулся о порог. Он услышал, как двое из матросов захихикали ему вслед.
Сначала это были муравьи. Потом они превратились в червей, в клубок червей размером с яблоко (а затем и с кочан капусты) — неугомонный и скользкий клубок в недрах его желудка. Рот его наполнялся слюной, которую он сглатывал каждые несколько секунд или около того. Черви пили ее, размахивали своими хвостами и спаривались, производя других червей — более крупных. Может, он съел что-нибудь не то, но ведь он ничего не ел с прошлого вечера в «Сломанном колесе», когда у него в глотке исчезли пять или шесть пирогов Родольфо; те не выказывали никакого намерения вернуться. Может, он выпил что-нибудь не то, да, вполне вероятно, или же это все нервы, которые продолжали дребезжать с того мгновения, когда он выпустил из рук карлика, полет которого оборвался на полпути, и оказался лицом к лицу с тем самым человеком, который преследовал их под Прато, а также в Риме, переваливая через горы и преодолевая реки, пока наконец не настиг их здесь, в рыбачьем порту, ожидающих корабля, чтобы уплыть «куда-нибудь, где безопасно», — так он это понимал. И вот их преследователь здесь, на борту корабля.
Каждые несколько минут Бернардо поглядывал на Сальвестро и видел, что его друг поглощен разговором с тем самым человеком, от которого они и бежали: с полковником, который теперь, кажется, не собирался их убивать и который, кажется, теперь был не «полковником», но «капитаном». Так что, по всей вероятности, все дело было в нервах Бернардо, а если нет, то в этом странном заплесневелом запахе, царившем на корабле, в ядовитых испарениях того рода, что вызывают лихорадку, а если и не в этом, тогда в движениях самого судна, хотя они были легкими, почти неощутимыми. Из мебели в каюте имелось что-то вроде стола, встроенного в кормовую переборку, табурет и стул, на которых сидели, соответственно, Сальвестро и Диего, открытый спереди буфет, сплошь заставленный пустыми бутылками, а также две койки, расположенные одна над другой. На нижней сидел он, на верхней спала девушка. Никто из них до сих пор о ней не упоминал. Один угол был завален грудой грязного тряпья, возможно одежды. В другом стоял маленький сундук, обитый полосами железа и запертый на три внушительных замка. Время от времени его содержимое позвякивало, особенно когда корабль качало. Черви, пироги, выпивка, нервы, вонь или движения «Санта-Лючии»… Бернардо чувствовал, что его очень скоро может стошнить. Капитана Альфредо в каюте не было. Не было и ведра.
