— Что дальше? — прокричал Бернардо в сторону полуюта, где к капитану Альфредо присоединился дон Диего.
Капитан указывал то на паруса, то на воду. Диего кивал. Сальвестро понял, что судно очень медленно поворачивается. Двое быстро говорили между собой, а потом Альфредо проревел матросу на румпеле:
— Круто влево! Круто, как только можешь!
Корабль приостановился, затем продолжил поворачиваться.
— Проклятье! — выругался капитан.
Энцо, Лука и Бернардо смотрели на него снизу вверх, пока он размышлял.
— За мной, матросы! — крикнул он, спрыгивая с полуюта и бегом бросаясь по продольному мостику. Трое последовали за ним на полубак. — Здесь надо прибавить парусности, — сказал он, указывая на фок-мачту. — Надо развернуть нос, а то и моргнуть не успеем, как окажемся на берегу.
Корма корабля была направлена в сторону берега, и их сносило назад. Лука прыгнул на выбленки, за ним последовал Бернардо, но ни один из них еще даже не добрался до паруса, когда сама мачта накренилась. Штаг по левому борту разорвался, по правому — провис, и остаток «вороньего гнезда» обрушился на палубу в облаке древесной пыли и щепы. Все застыли.
— Слезайте, парни, только потихоньку, — сказал капитан Альфредо.
Когда Бернардо ступил на палубу, мачта снова содрогнулась. Купитан настороженно посмотрел вверх, на парус, затем вниз, на воду.
— Вроде водоворот какой-то, — пробормотал он себе под нос. — Но и ветра много. Если сможем его поймать…
Его глаза блуждали туда и сюда, лоб избороздили морщины. Все, кроме Пьеро, стоявшего на румпеле, были на палубе, даже девушка, смотревшая на приближавшийся берег в мрачном молчании. Сальвестро поднимал и бросал лот, каждые несколько секунд оглядываясь через плечо. Море у береговой линии было более бурным, теперь он это видел. Там были низкие утесы, а под ними — скалы. Море вспенивалось, разбиваясь о них. Он бы там утонул.
— Лодка! — внезапно крикнул Альфредо. — Артуро, Бруно, в трюм…
Потребовалось несколько минут, чтобы убедить Бернардо, и еще несколько минут, чтобы опустить лодку за борт, поскольку казалось, что она обречена перевернуться, как только коснется воды. Произошел короткий спор относительно требуемой длины и толщины троса, за которым последовали смутно окрашенные паникой поиски чего-нибудь впереди фок-мачты, достаточно прочного, чтобы выдержать натяжение, — но в итоге все и вся оказались на местах: Пьеро — на румпеле, Диего и Уссе — на полуюте, усыпанный древесной пылью Сальвестро — среди колец якорной цепи, угрюмый Альфредо — на полубаке, а промокший до нитки Якопо — с ним рядом. Руджеро забил последний гвоздь в самый твердый из кнехтов, и Энцо, Артуро, Роберто, Бруно и Лука ухватились за канат на случай, если гвозди не выдержат. Затем Бернардо начал грести.
Он греб влево, что заставило корабль развернуться, а потом стал грести вперед, словно дергая корабль за собой. Корма маленькой лодки погружалась в воду, выступая из нее всего лишь на дюйм, а трос, соединявший ее с носом «Лючии», поднимался из моря, когда Бернардо с такой силой налегал на весла, что они, казалось, непременно должны сломаться. Вскоре ветер снова наполнил паруса «Лючии», руль оттолкнулся от незнакомого течения, и судно начало набирать скорость. Бернардо просто продолжал заниматься своим делом, держа расстояние в пятьдесят футов между собственным плавучим средством и потрепанным двух-с-половиной-мачтовым, и когда Альфредо подвигнул команду несколько раз с нарастающей громкостью поприветствовать их подобного быку спасителя и крикнул тому, чтобы он поднимался на борт, то великан лишь провопил в ответ: «Нет!» — и не перестал грести. Он греб по диагоналям, потом стал грести зигзагами, потом выписал несколько неправильных кругов. Трос хлопал позади него, и команда снова разразилась одобрительными криками, а громче всех кричал Сальвестро, который еще и бешено хохотал. Геркулесовы Столпы медленно проползли мимо, последний мыс скользнул за корму, и перед ними предстал океан. Бернардо теперь стоял, опуская весла под углом и выколачивая из воды сверкающие капли. Гребная лодка подпрыгивала и вращалась на более ощутимой зыби, виясь впереди большего судна, словно последнее было недалеким хищником, выманиваемым на чистую воду. «Лючия» неуклюже двигалась вслед крохотному суденышку, весь ее остов прогибался, как полупустой винный мех, мачты и реи скрипели и стонали, пиллерсы, транцы, бимсы, шпангоуты и доски обшивки скреблись друг о друга с пронзительным звуком: пропитанное влагой, изъеденное червями, замышляющее мятеж судно без Зверя на борту.
Сальвестро вытянул лот и смотал линь. Бернардо был по левому борту, держась вровень с носом «Лючии» и не выказывая никаких признаков усталости. Две или три лиги отделяли их от побережья. Африка, понял Сальвестро. Позади него кто-то крикнул, чтобы все остальные получили свою жратву, и почти в то же мгновение впереди раздался легкий всплеск. Он с любопытством глянул поверх борта. Мимо проплыл бушприт.
Якопо подпрыгивал, чтобы его вес не приходился на вывихнутую лодыжку, и сальные волосы шлепались у него на лбу. Его разглядывали шесть пар сомневающихся глаз. Проткнутая рука болталась на перевязи.
— Сегодня ночью, — сказал он. — И больше никаких ошибок.
Пьеро кивнул, но никто другой не последовал его примеру. Они опять теснились как сельди в бочке. Оплошности мало-помалу лишали помощника суровой ауры и того титула, который они ему даровали поначалу. Якопо Рука Смерти?.. Нет, теперь он был Якопо Клоуном, до нитки промокшим буффоном, который сплевывал на палубу морскую воду и лопотал, будто не знает, «что такое на меня нашло»… Его они не боялись, но опасались его отступничества, потому что это заставило бы их разинуть рты и обратить свои лица друг на друга, такие напряженные и бледные нынешним вечером, когда они сгрудились здесь, как скот, неловко переминаясь с ноги на ногу. Уже полные недоверия, они подняли бы его на смех, если бы он снова провалился. Они хотели знать как. Он сказал им. Кивков стало больше. И переминаться стали сильнее. Промозглый корабельный запах, прилипший к каждому уголку судна, смешивался с маслянистым дымом лампы и вонью их немытых тел. Здесь, внизу, они не могли не обонять друг друга. На «Лючии» не было крыс, но имелись они сами.
— Первым уделаем Бернардо, — сказал Якопо, опуская руку на румпель. — А потом — всех остальных, чик, чик, чик.
— Сальвестро! Смотри!
Бернардо стоял в лодке, откинувшись назад, чтобы нос ее, задравшись, вышел из воды, и ожидая, что громадная подошва очередной волны доставит его на гребень. Руки его напряглись, затем погрузили весла глубоко в воду, с силой потянули их, раз, другой, третий, и маленькая лодка взмыла к небесам на вздыбленной морской воде, на секунду оторвавшись от поверхности, прежде чем снова обрушиться вниз в огромной туче брызг. Ухмыляющийся Бернардо торжествующе помахал рукой. Сальвестро помахал в ответ.
Позже, уже после полудня, капитан Альфредо велел Сальвестро отсоединить канат от кнехтов и протащить его на корму, где снова привязать к гакаборту, чтобы проделки Бернардо перестали сбивать корабль с курса. Мало-помалу он удалялся от берега, который теперь был не более чем дымчатой голубой полоской далеко по левому борту, уменьшающейся и утончающейся. Переведенный на новое место, Бернардо поначалу развлекался тем, что подскакивал в кильватере корабля, а потом, вонзив посреди полета одно весло в воду, обнаружил, что гребную лодку можно заставить делать пируэты. На усовершенствование этого маневра ушло еще несколько часов, в течение которых он прервался только затем, чтобы поесть. Резкие движения маленькой лодки привели в порядок его желудок, расстроенный мягкими рысканиями и колыханиями большего судна, и аппетит вернулся к нему в полной мере. За соленой рыбой и свининой, исчезнувшими у него в глотке, последовали большие ячменные оладьи, которые Артуро зажарил на горячих углях жаровни. Бернардо проглотил целую дюжину этих покрытых золой лепешек, после чего снова принялся за греблю.
