Когда Жак кивнул в знак подтверждения, Монополь и Антит слегка пошевелились возле спинки кресла председателя, словно отвечая на какое-то движение в кресле. Жак смотрел на Джульетту.
— Мы бежали, — подхватил рассказ Вокансон, — и к концу ноября мы уже осели здесь, в Лондоне, в этом подземелье. Мы осушили эти пещеры и начали снова копить богатства.
Но мысли Ламприера продолжали возвращаться к пожару и последним часам жизни рошельцев. На расстоянии двух миль от города восемь человек стояли и спокойно, быть может даже не переставая радоваться собственному спасению, смотрели, как их сограждане горят заживо в цитадели, а девятый, Франсуа, был далеко, хотя все это случилось из-за его письма.
— Так что же произошло с Франсуа? — спросил Ламприер, прервав Вокансона на середине фразы. Никто не ответил. — Ведь вина лежала на нем? В конце концов, вы были не виноваты. Вас ввели в заблуждение, — Ламприер пытался вызвать их на откровенность, но все молчали. Вокансон взглянул на председателя, и голос из кресла раздался впервые за последний час.
— Расскажите ему о Франсуа, — приказал председатель.
— Мы встретились с Франсуа в Лондоне в конце ноября, — сказал Вокансон.
— Когда он выбирался в ялике из осажденной Рошели, его ранило в ногу пулей из мушкета, и рана все еще не зажила. Мы не виделись с ним больше года, но с первого взгляда было очевидно, что он изменился. Мы рассказали ему все — об осаде, о голоде, о том, как мы получили его сообщение. Франсуа честно ответил нам, что его ввели в заблуждение, но больше с ним никогда такого не случится. Тогда мы рассказали ему о своем побеге и о судьбе, постигшей его жену и детей. — Вокансон умолк.
— Дальше, — прохрипел председатель. Казалось, Вокансон обращался к нему столько же, сколько и к Ламприеру:
— Он обезумел от этой вести. Он стал кричать, что всегда знал, что мы бессердечные торгаши и убийцы. А потом он поклялся, что Ламприеры нам отомстят.
— Вот так это и началось, — пробормотал про себя Ламприер.
— После этой встречи он исчез. Нам было известно лишь то, что он переселился на Джерси и завел новую семью — это была ваша семья, мистер Ламприер. В то время мы столкнулись с большими трудностями. Ведь почти два года Компания оставалась без руководства. Наши дела были в полном беспорядке. С падением Рошели пропала наша главная база, а для того, чтобы вновь получать прибыли, нам были нужны новые корабли, новые экспедиции. Насколько мы знали, наша сокровищница не была открыта и нетронутой сохранилась под Рошелью (мы проплыли на лодке мимо островка, покидая город), но мы не представляли себе, как до нее добраться. Все эти тяжелые проблемы заставили нас совсем забыть о Франсуа. Он исчез. Мы занимались своими делами. Его доля сохранялась в неприкосновенности, и мы не думали о нем и его угрозе. Но в январе тысяча шестьсот двадцать девятого года появился первый памфлет.
— Азиатик, — произнес Ламприер.
— Сперва мы не догадались, кто его автор, но, когда в феврале появился второй памфлет, у нас зародились подозрения. В марте вышел третий, и подозрения превратились в уверенность. Нашим врагом был Франсуа. В памфлетах были намеки на такие события, о которых кроме нас мог знать только он: приобретение Компании, соглашение с вкладчиками, система посредников, способ разделения доходов, и не только это. Вы видели эти памфлеты и знаете, как они построены. Четвертый памфлет включал буквы от «Т» до «Z », он должен был быть последним и содержал угрозу разоблачить нас как настоящих хозяев Компании и рошельских палачей. Мы знали, что в конце марта Франсуа встречался с Томасом де Виром, а несколько дней спустя мы получили от него письмо. Франсуа собирался покончить с нами.
Ламприер вспомнил о высохшем мертвеце, оставшемся лежать во мгле и черной пыли, и попытался представить себе столкновение, произошедшее перед тем, как убили этого человека. Ламприер вообразил себе мстителя Франсуа, подлинного Духа Рошели, крадущегося через подземные коридоры и галереи, чтобы найти своих бывших партнеров, терпеливо поджидавших его. Теперь Франсуа явится вовремя. Все будет теперь вовремя. Они встретятся, и брызнет фонтан крови, и наступит конец этой смертельной вражде… или все было гораздо сложнее? Возможно, они пытались уговорить Франсуа снова стать их партнером.
— Это был совсем не тот человек, которого мы знали прежде, — заговорил Жак, с очевидной осторожностью подбирая слова. — Казалось, он способен только на вражду, понимает только ненависть. Он видел в нас убийц своей семьи — жены и детей. Кроме этого, он не хотел ничего видеть.
— Но ведь он знал, что следом за ним придут другие, что Ламприеры будут продолжать бросаться в эту яму до тех пор, пока тела их не заполнят ее доверху… — сказал Ламприер.
— Да, — резко оборвал его голос председателя. — Да, он это знал.
Руки председателя снова переворачивали страницы словаря. Но на сей раз движения его пальцев выглядели более целенаправленными. Под взглядом Ламприера председатель извлек из книги сложенный вдвое листок пергамента и вручил его Монополю, который передал пергамент Боффу, тот — Жаку, Жак — Ле Мара, а Ле Мара — Ламприеру.
— Это было написано незадолго до нашей встречи с Франсуа. Мне думается, что оно предназначалось тебе.
Ламприер развернул документ и скользнул глазами по странице, почти целиком исписанной убористым почерком. Над основным текстом было обращение: «Я, Франсуа Ламприер, купец, обращаюсь к тебе, мой потомок, где бы ты ни прочел это, кем бы ты ни оказался. Привет тебе».
Ламприер поднес пожелтевший пергамент ближе к огню и начал читать.
«Быть может, ты — сын моего внука, но я не думаю, что это так. Боюсь, что потребуется больше поколений и пройдет гораздо больше лет, прежде чем счет будет оплачен. Но если ты уже читаешь это послание, значит, расплата близка, и, обращаясь к тебе отсюда, из города Лондона, места моего изгнания, ставшего моим пристанищем, я радуюсь, что ты наконец явился».
Ламприер оторвал взгляд от завещания.
— Он уже знал, что сделает?
— Он знал, — подтвердил председатель. Ламприер снова углубился в текст.
«Я спрашиваю себя, сколько тебе известно? Думаю, больше, чем мне. Завтра я отправляюсь на поиски моих бывших партнеров, чтобы вернуть то, что они отняли у меня в Рошели. Я делаю это ради тебя. Я покинул Рошель, шестерых детей и Анну-Марию, их мать, носившую под сердцем седьмого. Теперь я должен покинуть и свою вторую семью на Джерси, чтобы уладить все дела. Я должен покинуть тебя, мой нерожденный потомок, и ныне, в час, когда я пишу тебе эти слова, я могу только надеяться на твой приход.
О моих партнерах и о нашей Компании я скажу здесь совсем немного. Если ты читаешь мое послание, тебе уже известно, как мы получили Компанию из британских рук. То были прекрасные времена, мы крепко держались друг друга в нашей борьбе. Но теперь все это позади, все окончилось вместе с Рошелью и предано забвению, как и рошельские мертвецы. Я не позволю отнять у меня потомков во второй раз».
