Неожиданно в голове всплыло воспоминание. В
середине 70-х годов прошлого века случился громкий литературный скандал,
настолько громкий, что о нем даже (вот уж немыслимое для советской страны дело)
написали центральные газеты. Преамбула такова. Прозаик М. пошел гулять по
Переделкину, зашел к своему близкому другу К. и обнаружил приятеля мертвым. К.
был очень больным человеком, перенес несколько инфарктов. Его жена, дама
экзальтированная, чтобы не сказать истеричная, запретила делать вскрытие
покойного.
— Я до Брежнева дойду, — кричала она в
кабинете парторга Союза писателей СССР, — но не дам издеваться над телом. Если
к моему бедному мужу приблизятся с ножом, я публично покончу с собой!
От чего вдова впала в такой раж, осталось
непонятно, но литературное начальство поговорило с кем надо и К. похоронили без
вскрытия. Впрочем, повторяю, никто не сомневался в естественности его смерти.
И вот через год произошел шумный скандал. Одно
московское издательство выпустило книгу М., большой роман, о котором сразу
заговорили и критики и читатели. Успех был сокрушительный. М., до того времени
средний, ничем не выделявшийся прозаик, моментально стал вровень с первыми
лицами советского литературного олимпа. Но не успел он собрать урожай на ниве
славы, как в московскую организацию Союза писателей пришла молодая особа,
секретарь покойного К., и предъявила рукопись того самого шедевра М.,
написанную рукой… его умершего коллеги.
— Книга принадлежит К., — плакала женщина, —
он сделал несколько вариантов романа, постоянно его переписывал, переделывал и
за день до кончины отдал мне на перепечатку!
— Почему же вы не выполнили требование
покойного? — только и смог спросить председатель Союза писателей. — Отчего не
вернули труд вдове К. в подготовленном к публикации виде?
— Она… мы… — залепетала девушка, — в общем, К.
любил меня, хотел развестись с женой, и…
Довольно быстро правда вылезла наружу. Супруга
К. была старше мужа, кроме того, обладала властным характером и надоела супругу
хуже горькой редьки. Литератор задумал с ней развестись и жениться на своей
секретарше. Законная жена великолепно знала об адюльтере и пожаловалась М.
Дальше все просто. М. лишил приятеля жизни, а в награду получил рукопись:
бездарный прозаик жаждал славы и денег.
Это подлинная история. Шекспир отдыхает!
Поэтому меня не удивило желание Благородного отомстить всему свету за свою
бесталанность. Но способ, который избрал графоман, внушал ужас. Он собрался
убивать невинных людей. Ему следовало обратить свой гнев против Макса, меня,
издателя, который не хотел печатать его гениальный опус, в конце концов, под
прицел мог попасть Олег Красков, по сценарию которого будут снимать фильм. Но
посторонние люди?
На минуту мне стало страшно, но потом взял
верх здравый смысл. Благородный просто решил меня испугать, обозлился на то,
что не получил приза, и стал искать виноватого. Увы, немногие люди способны
сказать себе:
— Я занимаюсь не своим делом, лучше получу
какую-нибудь хорошую профессию, буду делать мебель (работать на конвейере,
водить троллейбус, помогать больным людям, стричь собак, работать в магазине),
писатель из меня как из веника самолет.
Нет, графоманы, подобные Благородному, уверены
в собственной гениальности. Он решил психологически раздавить председательницу
жюри, которая не соизволила прочитать «великий детективный роман». Ну и каким
образом можно перенести его сюжет в реальную жизнь? Нужно нанять большое
количество актеров, снять помещение, купить оружие, в конце концов, понадобится
много денег. Да, я не продвинулась дальше первых пяти страниц романа
Благородного, но до того как мне на жизненном пути попался озлобленный
графоман, я прочитала огромное количество полицейских историй и знаю, все они
строятся примерно по одной схеме. Найден труп — приезжает милиция, или комиссар
Мегрэ, или сыщик Арчи Гудвин
[6],
неважно, и начинается поиск преступника.
И как изобразить такое в жизни? Нанять
следственную бригаду, оперативников, экспертов?
Я пошла на кухню, заварила чай, положила в
кружку три столовые ложки варенья, выпила и успокоилась. Благородный хочет
просто напугать меня. Не следует идти на поводу у сумасшедшего. Может,
рассказать об этом Дегтяреву? Но у толстяка запарка на работе, сразу несколько
его сотрудников уволилось со службы, полковнику не хватает рук и ног, на
несчастного Александра Михайловича с утра до ночи орет генерал… Нет, моему
дорогому другу сейчас не до глупостей!
И, вероятно, графоман теперь от меня отстанет.
Я сменила номер телефона, новый психу не узнать. Правда, он прислал письмо, а
еще раньше роман, значит, где-то взял адрес…
Я спустилась на кухню и сказала:
— Ира, почта, которая приходит на мое имя, не
должна валяться в холле.
— А куда ее девать? — изумилась домработница.
— Относи прямо в спальню.
— Чью? — уточнила Ирка.
— Замечательный вопрос! Ясное дело, если
написано «Даше Васильевой», корреспонденцию следует передавать Зайке! —
рассердилась я.
— Ага, — растерялась Ира.
— В мою комнату! Мою! Мою! Сразу наверх! —
заорала я. — Поняла?
— Угу, — кивнула Ирка. — Что тут не ясно?
Но, очевидно, было неясно, потому что на
следующее утро я обнаружила на тумбочке у кровати конверт из суда, адресованный
Аркадию, журнал «Рыбалка», который выписывает Дегтярев, газету «Ветеринарные
новости» — любимое чтение Маруси, и штук десять приглашений на тусовки, где с
нетерпением ожидали Зайку.
С тех пор я работаю почтальоном Печкиным: Ирка
притаскивает почту в мою спальню, а я раздаю ее домашним. Радовало лишь одно:
никаких вестей до вчерашнего вечера от Благородного не поступало.
Я уже лежала в кровати, когда затрезвонил
телефон. На дисплее выскочила комбинация из одних нулей, но меня это не
насторожило. Огромное количество моих подруг рассеяно по всему свету, и если
меня разыскивает кто-то из Франции или Израиля, то номер не определится. Например,
Лена Голикова, живущая сейчас в США, вечно забывает про разницу во времени. Она
может звякнуть в три утра и спросить:
— Ау! Ты чего такая грустная? Как дела? У нас
шикарная погода, сижу в офисе, пью кофе!
Но на этот раз в трубке была не Голикова, а
засипел знакомый противный голос.
— Ну? Перечитала роман?
— Благородный! — ахнула я. — Где ты взял мой
номер?
