Я в оцепенении смотрела на смятый пуловер.
Несомненно, он хорошего качества, явно приобретен в фирменном магазине. Но
симпатичный свитерок придется выбросить, на его левой стороне растеклось
большое бурое пятно, похожее на кровь, а в центре пятна зиял разрез.
— Ножом ударил? — растерянно пробормотала
Лиза. — Что там еще?
Она заглянула в корзину и вытащила
серо-бежевый кардиган, бесформенный, примерно сорок шестого размера, обшлага
его рукавов тоже были запачканы коричнево-бордовыми пятнами.
— Это кофта Светы, — сказала Лиза.
— Ты уверена? — отшатнулась я.
Гинзбург засунула руку в карман кардигана,
извлекла темно-красную книжечку, раскрыла ее и швырнула в умывальник.
— Правильно, — зашептала она, — я была слепа!
Они отлично знали друг друга!
Я схватила удостоверение. «Лукашина Светлана
Сергеевна, помощник режиссера». Что-то в этом есть странное, но пока не пойму,
в чем дело.
Внезапно Лиза бросилась в комнату, я побежала
за ней.
— Спишь, сволочь, — заорала Елизавета, — а ну,
просыпайся, скот! Где Барба? Отвечай!
Но Володя не открывал глаза, его голова
моталась из стороны в сторону. Руки безвольно дергались, рот был полуоткрыт.
— Чего молчишь? — озверела Лиза и отвесила
любовнику пощечину.
— Стой, — прошептала я, — он, похоже, умер!
— Кто? — удивилась Лиза.
— Володя! — затряслась я.
— Врешь, — отскочила она от дивана.
— Нет, — стараясь не завопить от ужаса,
пролепетала я, — живой человек так не лежит!
Лиза попятилась в коридор, я схватила ее за
руку, вместе мы кинулись на кухню.
— Что нам делать? — дрожала Гинзбург.
— Надо вызвать «Скорую», вдруг он жив? —
предложила я.
— Пошли посмотрим, — сказала Лиза.
— Боюсь, — честно призналась я.
— Если человеку сделать искусственное дыхание,
он может дождаться приезда врача, — засуетилась Елизавета.
Снова взявшись на руки, мы вернулись в
комнату. Лиза достала из сумки зеркало, я попыталась нащупать пульс на шее
писателя. Кожа Володи была липкая и холодная, широко раскрытые глаза, не
моргая, уставились в потолок, нижняя челюсть отвисла, вдобавок от него сильно
несло мочой.
— Он умер, — вырвалось у меня, — и похоже, уже
больше двух часов прошло! Наверное, скончался сразу, как лег!
— Откуда ты знаешь? — выдохнула Лиза.
— Треугольные пятна в углах глаз, — пояснила
я, — их называют пятна Лярше, серовато-желтые отметины появляются примерно
через два часа после смерти.
— Ты врач? — поразилась Лиза.
— Нет, просто знаю, мне полковник Дегтярев
рассказывал. Нам надо вызвать милицию.
— Никогда! — испугалась Лиза. — Быстро уходим.
Соседи тут пьющие, нас не заметят, бежим!
— С ума сошла?
— Вовсе нет, торопись.
— А тело?
— Пусть тут лежит!
— Лиза!
— Что? — оглянулась Гинзбург, успевшая дойти
до порога.
— Варя похищена! Ее надо найти!
— Спасибо, что напомнила, — обозлилась Лиза.
— Значит, нужно обратиться в милицию.
— Нет, они все испортят! Я сама ее отыщу!
— Не говори чепухи, — строго сказала я и
вынула телефон.
— Эй, кому ты звонишь? — напряглась Елизавета.
— Человеку, который, являясь опытным
профессионалом, умеет хранить чужие тайны и способен понимать людей, — ответила
я.
Александр Михайлович страшный зануда, но если
я коротко говорю ему: «Случилась беда», — полковник моментально отвечает:
— Куда ехать? Буду через полчаса!
Самое интересное, что, несмотря на пробки, он
всегда прибывает на место спустя тридцать минут. Вот и сегодня Дегтярев не
подвел. Едва большая стрелка часов приблизилась к цифре «6», как из коридора
послышался хорошо знакомый баритон:
— Дарья, ты где?
— Тут! — Я высунулась из кухни. — Иди сюда.
— Не вижу трупа, — заявил полковник, с трудом
пролезая в дверь.
— Он в комнате, — пояснила я.
На следующее утро меня разбудил Хучик. Бойко
стуча когтями по паркету, мопс прогалопировал по спальне, носом толкнул дверь и
выбежал в коридор. Я села на кровати и посмотрела на будильник. Семь утра.
Однако странно, обычно Хуч мирно спит до десяти, в отличие от Банди, который
готов в любое время дня и ночи, невзирая на погоду, носиться по саду. Мопс не
любит совершать лишние телодвижения, лучшее времяпрепровождение для него —
дрема под пледом на мягком диване.
Дверь приоткрылась.
— Хозяйка, — свистящим шепотом осведомился
Амара, — помогите, пожалуйста.
— Что случилось? — насторожилась я.
— Утюг! Где у вас утюг?
— Забыл? Вчера я тебе показывала! В кладовке
под крышей, — зевнула я, — доска стоит под мансардным окном, а розетку
закрывает тумба с полотенцами. Доска кажется громоздкой, но это лишь видимость,
она на колесиках и легко передвигается. Понял?
— Да, хозяйка, — закивал Амара, — есть,
хозяйка! Я пошел!
Я легла, натянула до подбородка одеяло и
попыталась задремать. На улице стояла тишина, прерываемая лишь пением птиц. В
этом году у трясогузок вывелось невероятное количество птенцов, почти все ели
усеяны гнездами, откуда несется звонкое чириканье. Пташки вопреки тому, что
написано о них в энциклопедии, засыпают не в восемь вечера, а после полуночи и
в три утра уже начинают поиски еды. Я вчера сказала Амаре, чтобы он насыпал им
корма. Интересно, парень выполнил мою просьбу? Кажется, нет, когда
кормушки-домики на высоких ножках полны еды, трясогузки так не орут, а сегодня
они просто сошли с ума.
Дверь приоткрылась, я старательно засопела. Не
вижу, кто ворвался в мою комнату, но, надеюсь, этот человек достаточно
воспитан, чтобы понять: не надо будить сладко спящую Дашутку.
— Где мои черви? — гневно спросил Дегтярев.
