— Училка сама не ходит, — предупредила я, —
сидит в инвалидном кресле.
— Да хоть в кастрюле на колесиках! — закатила
глаза Маринка. — Лишь бы взяла мою дуру!
— Ну ма… хватит, — застонала восьмиклассница,
— я нормально учусь, всего-то две двойки в году!
Маринка пнула дочь, та зашмыгала носом.
— Возьмите обе себя в руки, — велела я, — не
позорьте меня. Марина, прекрати лупить ребенка, девочке достались твои мозги.
— Ага! — Настя показала матери язык. —
Слышала?
— Зато лень у тебя от папы, — завершила я. —
Пусть твоя мать не Эйнштейн, но она чудесный парикмахер и слово «ёж» пишет
правильно.
— У нас новый рекорд, — вклинилась в мои
нравоучения Маринка, — читаю вчера ее сочинение, на лето им задали, «Попёр в
лесу». Ну, думаю, что за хрень? Кто и куда попёр? Предположила, что Настька
неправильно фразу составила, принялась за текст. «Попры любят воду, попры
строят плотину, у попров крепкие зубы». И тут до меня дошло! Никто никуда не
пёр. Речь идет о бобрах.
— Идите в комнату, — приказала я, — потом
поговорим, хотя, на мой взгляд, как раз говорить не о чем. Проблема ясна!
Лариса Петровна стояла у шкафа, опершись на
палку, сзади, растопырив руки, маячила Карина.
— Доченька, — ласково сказала репетитор, — ты
хотела показать Даше подшивку газет, вот и ступайте в кабинет. А мы пока
побеседуем с Настей и ее мамой.
После чего Лариса Петровна чуть подвинула
палку и сделала крохотный шажок. Кара зажала рот ладонью, я схватила ее за
плечо и увела из гостиной.
— Невероятно, — прошептала Карина, когда мы
очутились в спальне, — мама уверяла, что ноги у нее не действуют.
— А когда она потеряла способность
передвигаться? — спросила я.
— После папиной смерти, — пояснила Карина, — у
нас был очень тяжелый год, сначала похороны, а затем выяснилось, что мы нищие,
никаких накоплений не осталось. Вот тогда у мамы это впервые произошло, она
пролежала три недели в больнице, там ее в прямом смысле слова поставили на
ноги, а спустя некоторое время нас соседи затопили, ночью, мама почему-то очень
испугалась, и все! Ничего не помогало, поверьте, я использовала все
возможности: массаж, иглоукалывание, таблетки, экстрасенсов привозила,
священника приводила, бабку из Подмосковья притаскивала, но мама не могла
шевельнуть даже пальцами ног, а сейчас стоит! Это что? Как это?
Я села в кресло между книжным шкафом и столом.
— В параличе много неизученного. Во Франции
есть место под названием Лурд, туда стекается огромное количество паломников со
всего мира, в основном тяжелобольные люди, очень многие в инвалидных колясках.
И каждый год в Лурде случаются чудеса, кто-нибудь из недвижимых встает и делает
робкие шаги.
— Это спектакль, — отмахнулась Кара, —
церковники нанимают артистов, я слышала о таком.
— Нет, нет, — покачала я головой, — чудеса
запротоколированы, больных обследуют уважаемые врачи, никто ни за какие деньги
не захочет лишиться репутации. На инвалидов таинственным образом действует
обстановка, религиозный порыв многотысячной толпы, всеобщее ожидание чуда. Вера
творит чудеса, причем это необязательно вера в Бога, достаточно верить в свои
силы. Медики могут рассказать истории не менее чудесных исцелений, казалось бы,
безнадежных больных. Главное, не опускать руки, не отчаиваться и твердо знать:
все люди одинаковы.
— А это здесь при чем? — усмехнулась Кара,
доставая из шкафа подшивку пожелтевших газет.
— Очень просто, — улыбнулась я, — вот вы с
соседкой лежите в палате. У вас обеих есть две руки, две ноги, одна голова,
сердце, печень, ну и так далее. Разнятся вес, цвет глаз, волос, качество и
количество зубов, но это не принципиально. И вы, и ваша соседка страдаете одним
недугом. И лечат вас одинаково, идентичными уколами и таблетками. Но она
выздоравливает, вы нет, почему?
— Ну… не знаю, — растерялась Карина.
— Если одна женщина выжила, то и другая должна
уйти из клиники на своих ногах, — пожала я плечами, — у вас все одинаковое,
кроме мыслей. Она твердо верила, что может поправиться, болезнь не приговор. А
у вас был другой настрой: жизнь кончена, впереди годы страданий и смерть, вот
старуха с косой к вам и поторопилась. Знаете, я абсолютно уверена, если бы в человеческом
обществе считалось постыдным уходить на тот свет раньше, чем в двести лет, ну
так же неприемлемо, как, допустим, гулять в пятницу в семь часов вечера голой
по Тверской, — то люди бы дотягивали до двухсотлетнего юбилея. У меня был
приятель, парализованный ниже пояса, так он каждый день занимался, мысленно
представлял: вот шевелится мизинец, сгибал, разгибал его, придумал себе
гимнастику… И пошел! Вопреки всем прогнозам и диагнозам врачей.
— Может, вы и правы, — тихо сказала Кара, — но
то, что мама встала! Ей-богу, это чудо!
— Просто Лариса Петровна сообразила, что в
жизни еще есть нечто интересное, и она может зарабатывать деньги, не каждый
день встречается девочка, пишущая «иошь» и называющая сочинение «Попёр в лесу».
Главное, не препятствуйте матери, найдите ей учеников. Нынче никто уже не берет
десять долларов, поэтому мигом отыщется армия желающих, — засмеялась я и начала
изучать подшивку.
«Лупа» не утруждала себя философскими
размышлениями, она била читателя шокирующей информацией: «Отец утопил
трехмесячного младенца», «Влюбленные подростки выпили уксусную эссенцию»,
«Врач-маньяк насиловал и убивал пациенток»…
Я пролистала подшивку до середины и прониклась
уважением к Николаю Михайловичу и Эдуарду. Нет, только не подумайте, что я
наслаждалась статьями о сексуальных извращениях и жестоких убийствах! Да, я
обожаю детективные романы, но все же литераторы, за редким исключением, не
опускаются до откровенно патологических описаний. И, читая книгу, понимаешь:
это выдумка, ничего подобного в жизни не было! С другой стороны, «Лупа»
выходила шесть раз в неделю на протяжении года, это триста двенадцать номеров,
и каждый полон подобных сенсаций. Журналисты были невероятно работоспособны.
— Кара! — окликнула я дочь Егорова. — Вот тут
внизу фамилии корреспондентов: «Николаев, Михайлов, Эдуардов, Эдькин, Ларисин,
Егоров, Егоркин, Егорушкин…» Кто эти люди?
— Это папины и Эдуардовы псевдонимы, —
пояснила Кара, — у читателя не должно было создаваться впечатления, что газету
делают два человека.
— Но реально их было двое?
