Брикс покачал головой:
— Все эти убийства связаны с армией. Он обязан был посвятить нас в детали своего прошлого. Вы это и сами понимаете.
Все это не так просто, подумала она.
— Мы ведь даже не знали, в каком направлении искать, помните? Сначала отрабатывали версию о террористах.
— Когда он выстрелил в Рабена… неужели у него не было другого выхода?
— Там было темно. Рабен вел себя непредсказуемо. И он был вооружен.
Брикс пристально посмотрел на нее:
— Вы были с ним, когда убили всех этих людей?
— Да. То есть…
Она замолчала, стараясь привести мысли в порядок.
Мюг Поульсен и Грюнер были мертвы к тому времени, как они нашли их. Она не знала, что делал Странге в тот момент, когда бывших солдат убили. А что касается Хельсингёра… Он вполне мог бы добраться до церкви Торпе в Вестербро до того, как там оказалась она, ведь она потратила много времени на дорогу и на борьбу с нерешительностью.
Брикс повернулся к Мадсену и сказал:
— Займитесь этим. Пока не получим доказательства его невиновности, он — подозреваемый. Лунд?
Она все еще пыталась сложить кусочки неправдоподобной головоломки.
— Лунд! — Он тронул ее за руку. — Или Рабен безумен, или Странге лжет. Я бы предпочел первое, но пока мы ничего не знаем, будем действовать по правилам.
Луиза Рабен сидела в больничном коридоре и смотрела на проходящих мимо врачей и медсестер. Перед палатой ее мужа стояли двое вооруженных полицейских. Они были не слишком разговорчивы, и ее это устраивало.
Неприятное, досадное воспоминание застряло в ее голове, как соринка в глазу: мокрый от пота Кристиан Согард на смятых простынях. Стыда она не ощущала, вины тоже. В ее поступке не было ничего, кроме глупости. Не было даже влечения. Лишь скука да инфантильное любопытство подтолкнули ее к тому, чтобы переспать с ним.
Она хотела только Йенса. И сегодня, и все эти дни, месяцы. Годы. Своей идиотской интрижкой с Согардом она просто стремилась наказать его. Бессмысленная, нелепая попытка.
Уже почти час Луиза ни с кем не перемолвилась ни словом. Она даже задремала, когда к ней подошла молодая женщина-врач со стетоскопом на шее и в зеленом хирургическом костюме под пальто, прикоснулась к ее плечу.
— Как он? — тут же очнулась от забытья Луиза.
— Спит. Скорее всего, проспит до завтра. — Она помолчала. — Но мы практически уверены, что он поправится. Он очень крепкий, молодой. И удачливый, — добавила она с улыбкой.
— Нет, удача не любит его.
— Ну, во всяком случае, сегодня ему повезло. Вы можете пойти к нему, если хотите.
Как она могла — после того, что было с Согардом…
— Лучше я приду завтра. За его вещами присмотрят?
— Он может проснуться, — произнесла женщина холодно и твердо. — Важно, чтобы он увидел рядом близкого человека.
У нее были большие внимательные глаза. Как у той женщины из полиции.
— Я провожу вас, — сказала врач тоном, не допускающим возражений.
Через пять минут она осталась наедине с Йенсом в его отдельной палате. В изголовье аппараты, мониторы. Сама будучи медсестрой, Луиза понимала, что означают показания приборов и что написано на табличке, висящей в его ногах. Да, ему действительно повезло. Два года назад, когда его привезли из Гильменда, его состояние было гораздо хуже.
Он лежал под простыней в белой пижаме, раскрытой на груди. Тело было облеплено датчиками и дренажными трубками. В руках иглы от капельниц, на шее — катетер.
Только здесь, на больничной койке, в глубоком сне после наркоза он смог обрести покой. Лицо его разгладилось и помолодело. Его помыли, причесали и, кажется, даже постригли бороду. Он снова стал похож на того человека, который еще жил в ее памяти. В которого она так сильно и безоглядно влюбилась.
Она села на стул рядом с кроватью и произнесла тихо и неуверенно:
— Врач сказала, что нужно говорить с тобой.
Луиза в волнении теребила пальцы. Она нервничала, чувствуя запоздалый стыд.
— А я совсем не знаю, что сказать.
Перед глазами снова и снова всплывало довольное лицо Согарда, она никак не могла избавиться от этого наваждения. Ну и пусть, подумала она. Пусть эта мерзкая картина напоминает ей о том, что хоть и таким способом, но она все-таки смогла понять, что ей по-настоящему дорого.
— Сегодня смотрела наше видео, — сказала Луиза, поглядывая на кривые, которые рисовал монитор, прислушиваясь к писку аппаратов. — Помнишь, когда мы с тобой гуляли на пляже? Почти перед самым рождением Йонаса.
Зачем задавать вопросы спящему человеку? Она и сама не могла объяснить. Видеокассета уже превратилась в расплавленный комок пластмассы и валялась в старом мусорном ящике в саду, вместе с пеплом, что остался от их писем. Эти реликвии прошлого исчезли навсегда. Но в ее памяти…
— Я была толстой и некрасивой, и мы никак не могли придумать ему имя. Ты помнишь, как мы мучились? — Неожиданно для себя она рассмеялась. — Мы составили длиннющий список, и ни одно имя нам не нравилось. — Она говорила очень тихо, почти шепотом. — А потом ты захотел пойти поплавать.
Почти ничего из этого на кассете не было, но она и так прекрасно помнила каждую минуту того чудесного дня, как будто это было вчера.
— Я не хотела, потому что из-за живота была похожа на кита. — Она закрыла глаза, сдерживая подступающие слезы. — Тогда ты поднял меня на руки. Ты нес меня, такую большую и толстую, до самого моря. Ты целовал меня. — Она опять засмеялась. — И потом сказал, что придумал ему имя: Йонас — в честь пророка Ионы, который переплыл море в чреве кита…
Когда она замолчала, все ее лицо было в слезах.
— Какая же я дрянь, — прошептала Луиза Рабен.
Она встала, дотронулась до его пальцев. Они были теплыми. В них была жизнь, надежда. В них все еще была любовь. Он никогда не переставал ее любить, теперь она это точно знала. И никогда не перестал бы.
Она убрала руку. Посмотрела на лицо человека на больничной кровати. Глаза закрыты, слабое дыхание. Сколько же людей причиняли ему боль в этой жизни. Теперь и она в их числе.
Она снова коснулась его руки и вдруг поняла, что не ошиблась. Очень слабо, едва ощутимо, но он ответил ей. Она почувствовала, как дрогнули его пальцы.
— Прости меня, Йенс, — проговорила она срывающимся голосом, наклонилась к нему и поцеловала его колючую щеку, потом положила голову на подушку рядом с ним.
На свете есть только один мужчина, с которым она хотела бы быть. Этот непростой, покореженный жизнью человек, с его болью, с его недостатками и бедами. И никто другой ей не нужен.
Она прижималась щекой к его жесткой бороде, крепко держала его за руку. Где-то за окном завыла сирена. Через стеклянную дверь она видела высокие фигуры полицейских в синей форме.
