Во время перерыва в дебатах он вышел в фойе, чтобы глотнуть свежего воздуха. Там, у одной из колонн, стояли Грю-Эриксен и Флемминг Россинг. Бук пренебрег галстуком. Он решил: раз его министерская карьера закончилась, то и соблюдать протокол нет нужды.
Он подошел к ним, прервал их негромкую беседу и попросил Грю-Эриксена уделить ему пару минут.
Общественное место. Они у всех на виду. Премьер-министр — само очарование.
Россинг в дорогом сером костюме никуда не ушел. Время от времени он начинал проверять сообщения на своем телефоне, но было заметно, что он прислушивается.
— Речь о Плоуге, — сказал Бук. — Я слышал, его переводят на другое место. Наверное, это ошибка…
— Никакой ошибки. Министерство работало крайне неудовлетворительно, когда его возглавлял Монберг. Теперь это очевидно. Пришло время обновить коллектив.
— Он хороший человек! — Бук заговорил громче. — Честный, трудолюбивый, настоящий профессионал своего дела. Вы не должны наказывать его за ошибки политиков, будь то Монберг или я…
Россинг не утерпел и вмешался в разговор. Его крупный ястребиный нос выглядел сегодня триумфально.
— Бук, премьер-министр передал мне, что вы принесли извинения. Я рад слышать это и зла на вас не держу.
— Да, да. Значит, что касается Плоуга…
Они посмотрели на него с совершенно одинаковым выражением. Бук вдруг понял, что это одна команда. И так было с самого начала.
— Вы уже видели проект вашей речи на пресс-конференции? — спросил Грю-Эриксен. — Если хотите, добавьте что-нибудь от себя. Но прошу не делать никаких изменений по существу. Ни в коем случае. А теперь…
Бук забормотал что-то, понимая, что проиграл и этот поединок.
— Мне нужно кое с кем переговорить, — сказал Грю-Эриксен и исчез среди депутатов парламента, так же быстро растворился и Россинг.
У него в кармане зазвонил телефон. Плоуг.
— К пресс-конференции все готово, — сказал он. — Можем начинать, как только законопроект будет одобрен.
— Хорошо…
— И еще приехала ваша жена. Сейчас с ней Карина.
— Что? — взорвался Бук. — Мария? А с кем же остались дети? В понедельник ее мать ходит на йогу. Что за дела?
Дождавшись паузы, Плоуг ответил отстраненным тоном:
— Я сказал, что вы встретитесь с ней на улице. Наверное, она лучше меня сможет ответить на ваши вопросы.
Бук выбежал из здания парламента, торопливо пересек тихую центральную часть Слотсхольмена, миновал памятник Кьеркегору и оказался на узкой улице, ведущей к министерству. Для разнообразия серые облака расступились, выглянуло холодное зимнее солнце. В ярком свете сплетенные драконы напротив министерства показались Буку еще более печальными и комичными.
Из большого черного автомобиля, стоящего перед входом, вышла Карина, одетая во все черное, как на похороны. Бук прибавил шаг.
— Где она? — спросил он, тяжело дыша. — Я не понимаю…
Он подошел к машине. Дверь пассажирского сиденья распахнулась, оттуда выглянула Конни Веммер; длинные светлые волосы развевались на ветру, в руке сигарета, изо рта вырывается струйка дыма.
— О господи, — простонал Бук, оборачиваясь к Карине. — Я же сказал — нет.
Но она только улыбнулась ему и скрылась в здании министерства.
— Не будьте таким нахалом, — крикнула ему Веммер из машины. — Вам нужно только выслушать меня. Залезайте, прокатимся. Нам надо поговорить о тех медицинских заключениях.
— Они стоили мне работы. Чего вы еще от меня хотите?
Он развернулся и пошел прочь.
— Бук, постойте! — Она двигалась гораздо быстрее, чем он ожидал, и через секунду оказалась рядом с ним, уцепилась за рукав его пиджака. — Неужели вы решили, что я выполняла поручения этого мерзавца Россинга? Ведь это он меня уволил.
Он старался не слушать и шел вперед. Она висела у него на локте, как назойливая попрошайка.
— Если Россинг узнал об этом факсе заранее, значит кто-то ему сообщил.
Бук начал подниматься по ступеням, ведущим к двери министерства.
— Ладно, забудем это, — сказала Веммер. — Но как же вы не заметили того, что было у вас под носом?
Они оказались у двери. Бук взялся за ручку.
Конни Веммер была в ярости, но отпустила наконец его пиджак.
— Эх вы, борец за справедливость! Почему вы не сравнили даты на этих заключениях? Почему…
Бук захлопнул за собой тяжелую деревянную дверь.
Конни Веммер постояла на залитой солнцем холодной улице, докурила сигарету, бросила окурок на обочину, пробормотав парочку нелестных ругательств в его адрес.
Дверь открылась, и появился Бук.
— Какие даты? — спросил он.
Отец Себастиана Хольста жил в наполовину отделанной квартире недалеко от дворца Амалиенборг. На стенах и на полу — картины современных художников. Повсюду строительные материалы, чемоданы с вещами. В старом здании шел ремонт, и, судя по неоштукатуренным стенам и некрашеным потолкам, до окончания было еще далеко.
Он приготовил Лунд кофе и сел рядом с ней за стол у окна.
— Я знаю, что Себастиан всегда носил с собой фотоаппарат, — начала она.
Это был крупный мужчина немногим старше ее самой. Ярко-голубая рубашка, длинные, растрепанные волосы.
Художник, предположила она. Или архитектор. Он не упомянул род своих занятий.
— Да, он постоянно фотографировал. У нас это в роду. Нам даны глаза, чтобы видеть мир, так почему не запечатлеть то, что мы видим?
— Все?
— Все, что можно. Во всяком случае, так считал Себастиан. Он много снимал в Афганистане. Правда, все снимки остались у военных. Они сказали, что это имущество армии. — Хольст нахмурился. — Значит, вы их не видели?
— Армейское руководство объяснило вам, почему его камера потерялась?
— Кто вам такое сказал? Он прислал ее домой за пару недель до гибели. Там что-то сломалось. Наверное, уронил. Себастиан всегда был неуклюжим. Я обещал, что отнесу ее в ремонт или куплю ему новую. — Хольст вздохнул.
Он поднялся, подошел к коробкам рядом со сложенными на полу слишком яркими картинами, вытащил старую фотокамеру.
— Он признавал только пленку, — сказал Хольст. — В некоторых вещах он был очень щепетилен.
— Сохранились еще какие-то снимки?
— Нет. Только те, что остались у них, насколько я знаю. Через почту ведь такое не пропускают.
И без того слабая надежда что-нибудь узнать начинала гаснуть.
— Да, пожалуй. Извините за беспокойство, — сказала Лунд, берясь за свою сумку.
