Был яркий холодный день, не сильно отличавшийся от вчерашнего в Афганистане. В конце концов, солнце-то везде одно и то же. Странге стоял, прислонившись к своему черному «форду». Она стянула голубые бахилы и перчатки, подошла к нему, тоже оперлась о капот.
Странге наблюдал за ней. Выражение его лица трудно было понять. Сожаление? Неприязнь? Злость? Он казался абсолютно невозмутимым, надежно пряча внутри себя любое чувство, каким сильным оно ни было бы.
— Что с тобой? — спросил он негромко. — Почему ты так себя ведешь?
Она откашлялась, пожала плечами:
— Мало спала. Смена часового пояса. Не знаю.
Он проследил за тем, как один из полицейских понес в здание какое-то оборудование, поднырнув под натянутую заградительную ленту.
— Ты ведешь себя так, словно весь мир виновен, пока ты не докажешь обратное. Лично ты. — Он поймал ее взгляд. — Любой другой не считается.
А вот это довольно верное наблюдение, подумала Лунд. Или неплохая догадка.
— Иногда, — продолжал Странге, — мне кажется, что я тебе даже в чем-то нравлюсь.
— Да, нравишься!
— Тогда у тебя чертовски необычный способ выражать симпатию.
— Верно.
Она ждала, что он скажет дальше, но он молчал.
— Ну хорошо, — сказала Лунд и потерла замерзшие руки. — Теперь, когда мы все прояснили…
— Лунд! — закричал Странге так громко, что один из копов, охранявших здание, обернулся к ним.
— Прости меня. Так пойдет?
— Простить тебя? Это все, что ты можешь сказать?
Лунд нахмурилась:
— Чего ты еще хочешь? Я извинилась. Я была не права. Моя голова сейчас занята другим.
Молчание.
— Теперь все? — спросила она.
По-прежнему ничего.
— Ну чего еще тебе надо? Чтобы я пошла к Бриксу и спросила, когда отходит следующий автобус до Гедсера?
— Дождешься от тебя, как же, — сказал он с коротким смешком, который она не сумела расшифровать. — Что теперь будем делать?
— Разве непонятно? Нужно найти Биляля.
Говоря со Странге, Лунд оглядывала окрестности, пытаясь вообразить проходящего по улице солдата. Возможно, не в форме.
— И еще расспросить Согарда подробнее о радиосообщениях.
Она пересекла улицу, чтобы рассмотреть постеры в иммигрантской книжной лавке напротив.
— Биляль, похоже, действительно ненавидит экстремистов, — сказал Странге, следуя за ней. — Он выложил свое видео в самом конце Рамадана.
— Это важно? — спросила она без интереса.
— Не знаю. Может, он сам экстремист, только с положительным знаком.
Лунд указала на стены. Там висели плакаты, на датском и арабском рекламирующие какого-то подстрекателя-проповедника.
— Если это был Биляль, то ему не пришлось далеко ходить за вдохновением.
В витрине лавки были выставлены старые книги. Взгляд Лунд упал на заголовок одной из них: «Мусульманская лига».
— Эй! — окликнул их Брикс. Он выходил из здания в сопровождении Мадсена и других. — Биляль взял в части военный джип. Его видели на выезде из города, он движется на восток. Поехали!
Она не могла оторваться от книги за пыльным стеклом.
— Лунд! — крикнул шеф. — К вам это тоже относится. Вы едете?
— Еду, — сказала она и пошла за Странге к машине.
Военная прокуратура выпустила Торстена Ярнвига на свободу в полдень. Он сразу поехал в Рюванген. Там было полно полиции, но теперь уже никто не жаловался.
— У вас есть предположения, где сейчас может быть ваша дочь? — спросил Ярнвига молодой оперативник.
Для беседы они прошли в кабинет полковника. Там уже начал хозяйничать Согард — переставил кое-что, принес свой компьютер.
— Нет. Она пыталась разузнать что-нибудь, потому что верила Рабену, всегда верила. Может, и мне следовало…
Фотография Луизы, как и прежде, стояла на его столе. По-видимому, Согард планировал оставить ее.
Ярнвиг был в обычной солдатской форме, без знаков отличия. Может, они больше никогда не понадобятся ему, но в этот момент Ярнвиг не считал это существенной потерей.
— Нам нужно осмотреть все места, где Биляль хранил свои вещи.
— К черту все это! — выкрикнул Ярнвиг. — Пропала моя дочь. Что вы делаете, чтобы найти ее?
Полицейский пропустил его вопрос мимо ушей.
— Вы думаете, что Биляль знал больше, чем мы предполагали?
— Спросите в штабе! — гаркнул Ярнвиг. — Спросите генерала Арильда. Биляль был его любимчиком.
Оперативник нахмурился:
— Ваши крики нам не помогут. У вас есть предположения, куда он мог направиться?
Ярнвиг вперил в него яростный взгляд:
— Вас что, специально учат задавать тупые вопросы? Если бы у меня были предположения, я бы не торчал здесь с вами, а проверял бы их.
В дверь еле слышно постучали. На пороге стоял Йонас в зимней куртке и шарфе. Выглядел он потерянным.
— Я могу идти? — спросил Ярнвиг оперативника.
— Вы знали, что Биляль ненавидит исламистов?
Ярнвиг закатил глаза:
— А по-вашему, он их любить должен? Биляль трижды ездил в Гильменд сражаться с талибами. Он не понаслышке осведомлен о том, что делают эти люди. Как еще он может к ним относиться?
— Я спрашивал не об этом.
— Ну, думаю… — Вопрос-то был правильным, хотя Ярнвиг и не хотел признавать этого. — Я думаю, он всегда вел себя как идеальный солдат. Старательный, преданный, исполнительный. — Пауза. — Иногда даже слишком. Он никогда не поднялся бы выше лейтенанта. Он не умеет мыслить самостоятельно.
В кабинет заглянул другой полицейский, который обыскивал квартиру Биляля.
— Вот, посмотрите. Я вскрыл его тумбочку. Нашел кое-что интересное.
Вырезки из газет. Все, что касалось пяти убийств, с фотографиями, аккуратно приклеенными на картон. Десятки статей.
— Идеальный солдат! — повторил оперативник слова Ярнвига и расхохотался. — Ладно, пока все. Не забудьте связаться с нами, если что-нибудь узнаете о Биляле. Или о Рабене. Этот фокусник тоже должен ответить за свои выходки.
Когда они ушли, Йонас промаршировал через кабинет к деду, размахивая руками, как маленький солдат.
— Ты уже оделся, — сказал Ярнвиг, нагибаясь и застегивая верхние пуговицы на куртке мальчика. — Ходил играть на улицу? Один?
Йонас, как часто бывало в последнее время, не ответил, только смотрел на дедушку большими немигающими глазами.
