— Не надо.
Вторую ее просьбу тоже выполнили. Документ на двух листах из архива разведки был таким старым, что она едва узнала печать Управления полиции, которая с тех пор сильно изменилась. Пока Мадсен с помощником ходили взад и вперед с коробками, Лунд прочитала бумаги.
Когда они пришли за последней коробкой, она окликнула Мадсена:
— Вы ведь были в воинской части во время обыска несколько дней назад?
— Да, был, — засмеялся он. — Ну и местечко, я вам доложу. Как же они нас не любят!
— Почему вы в тот раз не осмотрели шкафчик Согарда?
— Мы осмотрели, только там ничего не было. Наверное, Биляль все это потом подложил, от безысходности.
Документы из архивов разведки были датированы тысяча девятьсот сорок пятым годом. Она с трудом представляла себе, каким был Копенгаген в ту пору. И какие усилия понадобились для того, чтобы полицейское управление, превращенное во время оккупации в придаток нацистской машины, снова стало свободным датским учреждением.
— Значит, мы там все обыскали?
— Так точно! Вы идете с нами праздновать?
— Иду, иду. — Она смотрела, как он наполняет последнюю коробку, и понимала, что время истекает. — Мы знаем, как Драгсхольм вышла на того офицера? Ну, вы понимаете, — она не могла скрыть сарказма, — которым теперь будет заниматься армия?
— Нет. — Мадсен нахмурился. — Я сам читал ее записи. Сердитая была женщина. Видно по манере письма. Нас всех она иначе как скотами не называла. Она встречалась с солдатами, проходящими по делу, с другими юристами. С нами, по идее.
Лунд остановила его:
— С нами? Здесь?
— Нет. Была только одна встреча, — уточнил он. — В ее ежедневнике есть запись о том, что она разговаривала с каким-то полицейским в суде.
— Значит, она все-таки пыталась на нас выйти? — осторожно спросила она. — Перед тем, как ее убили? И для этого подошла к кому-то в суде?
Мадсену явно наскучил этот разговор.
— Лунд, в ее записях об этом всего одна строчка. Я все проверил и перепроверил. Никаких зацепок. Сюда она точно не звонила.
— Но она должна была! Как же иначе она пыталась разобраться в деле…
— Нет, — твердо сказал Мадсен. — Она нанимала частных детективов. Да и вообще… — Он с завистью посмотрел в открытую дверь на беззаботно веселящихся коллег. — Что бы она узнала от нас? Мы даже не догадывались о том, что случилось в Афганистане, пока вы не приехали.
На столе оставалась всего одна папка. Лунд даже не заметила, когда положила на нее руку.
— Можно, я возьму это? — спросил он. — А потом принесу вам еще пива.
Она протянула ему черную папку.
— Кто был старшим во время первого обыска в Рювангене?
— Ой, да я уже и не помню. Мы все работали тогда по двадцать четыре часа в сутки. Может, пойдем к ребятам?
— Это был Ульрик Странге?
Он взялся рукой за папку.
— Точно, — согласился Мадсен. — Странге. А что?
Лунд думала. Он все пытался забрать у нее папку.
— Можно?
— Да, берите, — сказала она.
Мадсен с видимым облегчением исчез.
Телефон Хольста в полевом госпитале сохранился у нее в блокноте. Оставшись одна, она набрала номер и с первого же раза дозвонилась, сказала:
— Это Лунд. Когда я прошу, чтобы мне перезвонили, это значит, что нужно перезвонить.
— Прощения просим, — произнесли на другом конце линии с нескрываемой иронией. — Меня все время отвлекали. Бомбы, пули, трупы, знаете ли.
— Что случилось с жетоном Мёллера?
Он молчал.
— Это важно, Хольст. Что случилось с его жетоном?
— Ничего с ним не случилось. Я сделал то же, что и всегда. Разрезал пополам и положил обе половинки в мешок с телом. А какое это имеет значение?
— К его родителям жетон так и не попал.
— Я положил его в мешок, Лунд! — крикнул он через тысячи километров. — Если в Копенгагене его не оказалось, значит его забрали.
И сделали новый, тот самый, что теперь лежит в полиэтиленовом пакете, почерневший от копоти, в шкафу с другими вещдоками.
— Его могли изъять в Афганистане?
— Что вы такое говорите?
— Это вопрос. Я повторю: возможно ли, чтобы жетон изъяли до того, как мешок с телом погрузили на самолет?
— Вряд ли, Лунд. Тут мы с уважением относимся к мертвым. Иногда даже с большим уважением, чем к живым. Если бы кого-то застукали за кражей жетона у погибшего солдата… Даже не могу себе представить.
— Спасибо, — сказала она.
Бутылка опустела. Пора было присоединиться к остальным.
Ей не пришлось думать, к кому подойти. Конечно, к Бриксу. Никто другой не стал бы ее слушать. Хотя и он не всегда готов был терпеть ее заявления.
Она пробиралась к нему через людское море. Мужчины в форме, пропахшей потом после длинного дня. Женщины из отдела криминалистики. Несколько телефонных операторов. Праздник только-только набирал обороты. Кто-то, чье лицо она не разглядела, сунул ей в руку еще одну бутылку пива.
Лунд прошла полкомнаты, когда ей на плечо легла чья-то рука. Она обернулась: идеально наманикюренные ногти, ухоженная кожа.
Впервые на ее памяти Рут Хедебю улыбалась. Смотреть на эту улыбку было неприятно.
— Руководство просило меня передать вам благодарность. Отличная работа.
Лунд попыталась отделаться кивком, но Хедебю только начала.
— В конце концов мы во всем разобрались, — говорила она, по-прежнему сжимая ее плечо пальцами. — В том числе и благодаря…
— Вы думаете?
— О да! — Заместитель комиссара полиции изображала искренность, правда очень занудно. — Должна признать… — Опустив ресницы, она лукаво улыбнулась. — У меня были сомнения насчет вас. Когда Леннарт… когда Брикс послал за вами, мне показалось это несколько скоропалительным.
Она была говорлива и весела, — по-видимому, одним бокалом вина дело не ограничилось.
— Когда я лично встретилась с вами, мои сомнения только усилились, — добавила Хедебю. — Первое впечатление — самое главное. Вам следует помнить об этом.
— Самое главное — это искать правду, пока не найдешь.
Начальнице так хотелось, чтобы и ей сказали спасибо. Так хотелось быть причастной к той победе, которую они сегодня отмечали.
— Вполне возможно, что вас не отправят обратно в Гедсер.
— А мне нравится Гедсер, — солгала Лунд. — Там много птиц.
— Птиц?
Лунд показала на потолок и изобразила чириканье.
