— Твой дед не был героем. Он был предателем, работал на нацистов. Он участвовал в пытках в подвалах управления. А потом их привозили сюда, привязывали к столбам и расстреливали.
Странге сложил на груди руки и кивнул.
— Но однажды, — продолжала она, — бойцы Сопротивления из группы «Хольгер Данске» догнали его перед Центральным вокзалом и застрелили прямо посреди улицы.
Он не двигался, лицо превратилось в каменную маску.
— Это все, что нашлось в архивах, — сказала она. — В музее ничего нет, я проверяла. Поэтому я думаю, что… — Мысль лихорадочно работала. — Думаю, все было так. На стажировку в полицию приходит молодой слушатель академии. Он всегда считал своего погибшего деда героем. Потому что так ему говорил отец. И вот он решает заглянуть в архивы, чтобы найти какие-нибудь подробности дедовской биографии. Просто так, для себя. — Она придвинулась ближе, чтобы видеть его глаза. — А когда он узнает правду, то идет домой и делает то, что сделал бы любой мальчишка: рассказывает все отцу.
— Ты ненормальная, — вымолвил Странге.
— Мы сейчас говорим не обо мне, а о тебе. О том, кто ты такой.
Его глаза блеснули, но лишь на долю секунды.
— Все это больше не трогает меня, — сказал он. — Прости.
— Твой отец тоже лгал самому себе? Притворялся, что…
— Нам всем нужны герои, — перебил он ее. — Просто никто не хочет задумываться о цене, которую приходится платить.
— А после этого ты сбежал в армию. Господи… — Она покачала головой. — Как же тебя там любили, наверное, с твоим комплексом вины, полученным в наследство. Не зря они ищут людей, которые хотят что-то доказать. Из тебя вышел отличный потомственный военный, да еще с такой тайной. Когда ты привел сюда Драгсхольм, ты сравнял счет? Один изменник за другого? И что ты почувствовал, когда тебе сказали, что один — это мало?
Он молчал.
Лунд пошла обратно вниз по склону. Он как тень следовал за ней.
— Не молчи, Странге. Ты ведь сам говорил, что ты солдат-исполнитель, а не командир. Кто-то направлял тебя. Кто-то дал тебе код склада боеприпасов в Рювангене. Устроил для тебя фальшивый жетон. Велел тебе убить тех людей, но таким жутким способом, чтобы мы бросились искать банду террористов…
— Прекрати.
— Этот приказ ты выполнял без особого удовольствия, — не умолкала она. — Мучил Анну Драгсхольм, полосовал ножом Мюга Поульсена и священника, зажаривал инвалида…
— Хватит уже, Лунд! — закричал он, и из-под каменной маски проглянула живая истерзанная душа.
Она замолчала, испугавшись не столько Странге, сколько собственной бешеной ненависти.
Медленно, словно кот, крадущийся к своей жертве, он обошел вокруг нее один раз и снова встал перед ее лицом.
— Ты точно с головой не дружишь, — сказал он.
Она не моргала — не могла, даже если бы захотела.
— С моей головой все в порядке. Почему ты согласился на это?
Он поднял руку, коснулся ее щеки, провел пальцем по ее пересохшим губам, обвел мягкие контуры горла. Убрал руку.
— Почему? — повторила Лунд.
— Потому что жизнь как бумеранг. — Он смотрел на столбы в центре прямоугольника, защищенного невысокой насыпью. Его голос смягчился и звучал по-мальчишески звонко. — Прошлым летом я был на одном судебном слушании. Было жарко. — Он пожал плечами. — Я пришел в рубашке с коротким рукавом. Эта Драгсхольм подошла ко мне и стала расспрашивать про Гильменд. Где-то посреди разговора она заметила мою татуировку, начала донимать вопросами. Потом, наверное, все поняла по моему лицу и… — Странге задумчиво кивнул, словно сверяясь со своими мыслями. — Она была похожа на тебя. Не собиралась сдаваться. Она знала, и я знал. Мы все думали, что тот кошмар остался в прошлом навсегда, но…
Лунд достала телефон.
— Тебе нужно немедленно ехать. Я звоню Бриксу…
Он выхватил телефон из ее рук, отшвырнул в траву.
— Ты не знаешь, что было на самом деле! Даже близко не догадываешься!
— Я знаю, что убито пятеро человек. Пока этого достаточно. Я знаю, что ты сделал это не один. Кто-то использовал тебя…
— Ты ни черта не понимаешь!
— Странге, просто расскажи правду, — спокойно произнесла она. — Разве это так трудно?
— Однажды я рассказал правду своему отцу. Он тоже не хотел ее слышать. И вот к чему меня это привело…
— Пятеро человек мертвы…
— И все они предатели!
Его крик эхом разлетелся по пустынному парку. Лунд вздрогнула и на мгновение потеряла способность думать, даже тогда, когда он приставил к ее груди дуло пистолета.
— Разве ты не в голову будешь стрелять? — спросила она, глядя ему в глаза. — Вас ведь этому учат.
Он не двигался, лицо ничего не выражало.
— Ты не смог убить меня раньше. Не сможешь и сейчас.
Лунд отошла от него, повернулась спиной. Чутье подсказывало ей, что он стоит в той же позе. Она стала ходить по траве, высматривая блеск дисплея. Найдя телефон, подняла его. Направилась к трем врытым столбам.
Сзади не доносилось ни звука. Она приложила мобильник к уху.
Случайный взгляд вперед заставил ее замереть.
В другом конце пустыря, в том месте, где раньше выстраивались стрелки, темнела еще одна фигура. Он стоял, широко расставив ноги, вытянув вперед руки с зажатым пистолетом.
Лунд услышала в трубке ответ дежурного оператора, когда это случилось. Сначала желтая вспышка пламени, потом гром выстрела.
Ульрик Странге упал на колени. Прижал руки к груди. Изо рта хлынула кровь.
Еще один разрыв. Его отбросило назад так резко, как будто он был марионеткой, которую дернули за нитку.
Телефон выпал из ее рук. Она успела только перевести взгляд с недвижного Странге на стрелка, как снова полыхнула вспышка.
Когда пуля достигла ее тела, сила удара была так велика, что она отлетела на несколько метров и ударилась спиной обо что-то твердое, что могло быть только одним из столбов, и осталась там, словно мишень под яркой серебряной луной.
Хватая ртом воздух. Пытаясь думать.
От нового безжалостного всплеска огня она покатилась по земле, сжимая руками грудь, и упала в холодную траву, которая пахла землей, сыростью и смертью.
— Нет, — сердито замотал головой Бук. — Не хочу ничего слушать. С меня хватит. Оставьте себе свои министерские портфели и прочие взятки.
Глаза Грю-Эриксена чуть вспыхнули.
— Я знаю, это с помощью Плоуга вы теперь можете свалить всю вину на Россинга. Что, хорошую марионетку вы себе нашли?
На лице опытного политика появилась тонкая улыбка. Грю-Эриксен прошел к двери, закрыл ее поплотнее, чтобы их никто не услышал.
