Она снова обвела комнатку взглядом.
— И насколько я помню, — добавил Странге, — есть такое правило: если ты имел отношение к спецназу, то потом об этом никому не рассказываешь. То есть Рабен вполне мог быть спецназовцем.
Лунд посмотрела на него выжидательно. Странге понял ее взгляд:
— Да, получается, что и я тоже. Только я не был.
Она снова начала перебирать одежду в шкафу Рабена.
— Что вы ищете?
— Что-нибудь, что расскажет мне о нем и почему он решил сбежать.
— Его прошение об освобождении отклонили.
— Верно. И в один прекрасный день его найдут. И тогда запрячут сюда снова на долгие годы. Умный человек не поступил бы так глупо. Если только его не толкнуло на этот шаг отчаяние.
От рисунков на стене пестрело в глазах. Столько картинок, и все нарисованы одним маленьким мальчиком, его сыном.
— Рабен выбросил почти все вещи, что у него тут были. Почему?
— Нас звал Брикс.
— Вы не в курсе, директор больницы здесь?
— Здесь. Но Бриксу нужен наш рапорт. Особый отдел арестовал трех…
— Бриксу придется подождать.
Медицинская карточка на Йенса Петера Рабена оказалась неожиданно тощей для осужденного на бессрочный срок.
— Он надеялся получить условное освобождение, но управление тюрем отказало ему, — сказала директор Тофт. — Полагаю, это и стало причиной рецидива.
— Рецидива чего? — хотела знать Лунд.
— Посттравматического стресса. Как я уже говорила, в Афганистане с ним произошел инцидент, что, к сожалению, не редкость. Но случай Рабена особенно тяжелый. У него бывают припадки ярости, он подвержен наваждениям…
— Что за инцидент?
Тофт качнула белокурой головой:
— Существуют определенные правила…
— Вы только что сообщили мне, что на свободе оказался крайне опасный человек. Вероятно, он направляется в Копенгаген. Если вы скроете от нас что-либо…
Тофт понимала, что перевес не на ее стороне.
— Хорошо. Несколько его товарищей погибли в Гильменде. Он считал себя ответственным за их смерть. С одной стороны, его амнезия помогла — уберегла от тяжелых воспоминаний. Но с другой стороны, она усугубила его положение.
— Каким образом? — спросил Странге.
— Поскольку он не знает или не помнит, что случилось на самом деле, его мозг порождает фантазии, чтобы заполнить вакуум. Иногда он думает, что люди вокруг него — те же заключенные — его солдаты. Мертвые. Он кричит на них, набрасывается с кулаками, если у него есть такая возможность. Я же рассказывала: перед тем как его поместили сюда, он взял в заложники совершенно незнакомого человека, чуть не убил его. Мне казалось, что мы миновали эту фазу…
Лунд придвинула к ней фотоснимок.
— Расскажите мне о Мюге Поульсене.
Тофт кивнула:
— Рабен хотел позвонить ему, очень настаивал. Говорил, что беспокоится о товарище.
— Что его беспокоило?
Она нахмурилась, припоминая:
— Кажется, он думал, что Поульсен может причинить себе вред.
— Вам не показалось это важным поводом для звонка?
Тофт скривила губы:
— Рабен страдает бредовым расстройством. Если бы я верила всему, что он говорит, я бы помешалась, как и он.
— А эта женщина? — Лунд положила перед ней другую фотографию. — Анна Драгсхольм, юрист. Она консультировала военных.
Тофт покачала головой:
— Рабен уже много месяцев не вспоминает о войне. Его волновало только будущее и его семья.
— Он не мог встречаться с этой женщиной?
— Не думаю. Все свидания, звонки и прочие контакты я проверяю лично. А почему вы спрашиваете? Послушайте, мне жаль, что он сбежал. Но за этим ничего нет. Человек, сбежавший отсюда… — Она стала почти привлекательной благодаря выражению растерянности, возникшему на ее холодном лице. — Я ошиблась, думая, что он идет на поправку. Вам, наверное, следует взглянуть на одну запись.
Она прошла к большому сейфу, достала оттуда диск, вставила его в ноутбук.
— Вот каким он был, когда только поступил к нам. Три недели пришлось держать его в одиночке, прежде чем мы смогли приступить к лечению.
Лунд и Странге обошли стол и встали за ее спиной. Человек на мониторе не был похож на человека, с которым Лунд вчера разговаривала. Он был худ, с густой бородой и грязными взлохмаченными волосами. Одетый в футболку и трикотажные спортивные брюки, он изрыгал проклятия, исступленно вопил. Правая рука у него была в гипсе, но, невзирая на это, он колотил кулаками в стены до крови. Потом он подхватил стул — единственный предмет мебели в голом помещении — и стал швырять его, целясь в объектив видеокамеры.
— Большинство пациентов даже не догадываются, что там могут быть камеры, — сказала Тофт. — Предполагается, что они скрытые. Рабен же…
Видеозапись закончилась. Она опустила крышку ноутбука.
— Порой мне казалось, что он видит насквозь. В том числе и меня. Если кто и мог сбежать отсюда, то только он.
К девяти часам они вновь вышли на улицу. Вокруг тюрьмы по-прежнему суетились люди и сновали собаки.
— Все вокруг должно быть осмотрено, — распорядилась Лунд. — Пошлите людей к его семье и всем его друзьям и знакомым. Всех держать под наблюдением. Он сбежал, потому что хочет с кем-то поговорить.
— Он сбежавший заключенный, а не подозреваемый, — сказал Странге. — Давайте не усложнять ситуацию.
— Послушайте…
— Нет, Лунд, теперь вы послушайте. Рабен был сфотографирован с обеими жертвами, но к их убийствам он никак не может иметь отношения. Он сидел здесь под замком, когда все случилось. Он не мог…
— Ему что-то известно. Сначала он лжет мне про Анну Драгсхольм, а потом бежит отсюда.
Он приблизился к машине, демонстративно распахнул переднюю пассажирскую дверцу.
— Мы не нашли в записях Херстедвестера о его звонках и посетителях ничего мало-мальски подозрительного. А Брикс говорит, что у них появилось что-то новое на Кодмани. Просто сядьте в машину, а?
Она стояла на дорожке, тяжело дыша от возмущения.
— Рабен мог убежать отсюда в любой момент. Ему это раз плюнуть. Он же был спецназовцем, помните?
Странге в отчаянии закрыл глаза:
— И зачем я вам об этом рассказал!
— Он мог бы оказаться на свободе, когда захотел. Почему же именно сейчас? Вы хотя бы теоретически допускаете, что над этим стоит задуматься? Я пытаюсь помочь вам.
— Помочь мне? — На его обычно невозмутимом лице отразилось удивление. — Я свое звание не просто так получил, Лунд, и тоже кое-что понимаю в сыскном деле.
