Он пытался стронуть коляску с места, но Рабен крепко держал колеса.
— Я не знаю, что тогда случилось, Грюнер. Не помню…
— Отпусти меня!
— Что тебе известно?
Он по-прежнему был силен и изо всех сил старался оттолкнуть Рабена от себя.
— Ни хрена мне не известно!
Грюнер слишком резко дернулся вперед, коляска накренилась, и калека вывалился из нее лицом прямо в твердый мраморный пол.
Рабен постарался смягчить падение, успел подхватить его за руку. Ударом ноги выправил коляску, затем затащил на сиденье Грюнера.
— Не трогай меня!
Он сорвался на фальцет. Пронзительный выкрик еще долго звучал в ушах их обоих. Рабен отошел, поднял руки, успокаивая Грюнера. И заметил, что по полу рассыпались нотные листы. Он согнулся, собрал их, положил на искалеченные колени товарища.
— Ты псих, — выговорил Грюнер и стал толкать коляску к выходу.
Рабен пошел вслед за ним, отпер двери.
— Если захочешь поговорить со мной, просто позвони Пастырю, хорошо?
Ответа он не дождался. Человек, который когда-то был одним из его лучших, самых бесстрашных бойцов, съехал по пандусу для инвалидов и скрылся за поворотом.
Гуннар Торпе стоял в проходе.
— Он что-нибудь сказал? — спросил священник, когда Грюнер уехал.
— Ничего. Я должен разыскать остальных.
— Как ты их найдешь? Я не знаю, где они.
— У вас есть связи. Воспользуйтесь ими. Попробуйте достать адреса.
С телефона, который он забрал у парня с заправки, звонить было опасно — его уже наверняка отслеживают.
— Мне нужен мобильник. Хочу поговорить с Луизой, рассказать ей, почему я сбежал.
— Расскажи мне, — сказал Торпе. — Я не понимаю.
— Когда придет время…
Торпе все-таки нашел для него старый телефон. И заодно принес утреннюю газету.
— Ты на первой полосе.
Да, заметка в нижней части страницы, слева фотография из армейских архивов. Рассказ о его побеге.
— Тут написано, что ты опасен, Йенс.
— Читать я умею.
— Самое лучшее, что ты сейчас можешь сделать…
Рабен вернул ему газету.
— Не выдавайте меня. Не стоит этого делать.
— Почему же?
— Потому что все эти убийства как-то связаны с нами. С тем, что случилось. Тогда…
Иногда оно возвращалось как сон, как кошмар из звуков, крови, криков. Но что там реальность, а что фантазия — Рабен не мог разобрать.
— Пастырь, вы знаете, что случилось в Гильменде?
— Меня там вообще не было. До меня дошли слухи, только когда тебя уже вытащили оттуда. Я знаю, что трое хороших парней не вернулись, а те, что вернулись, уже не были прежними. Иногда нужно думать о будущем, а не о прошлом. Иногда…
Рука Рабена опустилась на его плечо. Это был дружеский жест, по крайней мере таким задумывался.
— Я пытался, но мне не позволили. Мюг убит, женщина-юрист тоже. У кого-то есть список. И мне он тоже нужен.
Луиза Рабен разговаривала в лазарете с солдатом, который страдал от серьезных ран. Она не хотела оставлять его, но Лунд была настойчива. Поэтому, набросив коротенькое пальто поверх халата, Луиза вышла на улицу.
Она ежилась под холодным ветром и смотрела на серое унылое небо и мужчин в зеленой форме.
— Я уже рассказала все, что знаю. Почему вы не оставите нас в покое? Я не помогала Йенсу сбежать. Как бы я хотела, чтобы он этого не делал…
Лунд вытащила из сумки фотографию, уже помятую, с пятном от кофе.
— Это Анна Драгсхольм, та женщина, которую убили в Минделундене. Ваш муж знал ее.
Она посмотрела на снимок, тряхнула волосами.
— А я не знаю.
— Йенса что-то беспокоило?
Луиза Рабен зашагала к административному зданию, где чуть раньше Лунд имела неприятный разговор с ее отцом.
— Только что убили Мюга. Управление тюрем отклонило его просьбу об освобождении. Конечно, он был обеспокоен, а вы как думаете?
Лунд догнала ее, понимая, что не должна упускать возможности поговорить с женой Рабена.
— И поэтому он сбежал?
Она заморгала, будто сдерживая слезы, и ничего не ответила.
— Вы давно поженились?
— Неужели это так важно?
— Я стараюсь во всем разобраться, Луиза. Не думаю, что ваш муж вообще хотел убегать. Его что-то сильно встревожило. Мне необходимо понять что. Итак, как долго вы с ним знакомы?
Они остановились на дороге, продуваемой ветрами.
— Не знаю… лет четырнадцать, пятнадцать. А поженились шесть лет назад.
— Как вы встретились?
— Я навещала отца в части. Йенс подвез меня обратно в город. Это место… — Не поднимая глаз, она кивнула в сторону казарм. — Совсем как тюрьма. Мать ушла от нас, не смогла больше выносить такой жизни.
— А потом вы решили жить вместе?
— Нет. Йенс вступил в армию, потому что купился на их обещания. Мол, увидишь мир, станешь настоящим мужчиной, достигнешь чего-то в жизни. Так и получилось. Именно этого он и хотел.
Лунд слушала, не прерывая и не торопя.
— Я никогда не думала, что полюблю военного. И уж точно не собиралась стать армейской женой. Так я и сказала ему. — Она усмехнулась едва слышно. — Но мы не властны над собой, как бы ни старались.
— Что было потом?
— Мы договорились, что после возвращения «Эгира» он уйдет из армии, найдет работу, чтобы мы переехали в город и чтобы Йонас пошел там в школу. Но… — Горе и боль терзали ее милое лицо. — Они попали в засаду, их отрезали от основных сил. Когда все закончилось, Йенса отправили в полевой госпиталь, а потом, когда он окреп, на самолете перевезли сюда. Я сидела у его постели сутками. Несколько недель мы даже не были уверены, выживет он или нет, а потом…
— Что?
— Он очень изменился, — произнесла Луиза Рабен невыразительным голосом.
Лунд нащупала в сумке свою визитку, протянула ее Луизе.
— Если он даст о себе знать, сообщите мне сразу же, это очень важно. Для него в том числе.
Луиза Рабен уставилась на белый прямоугольник.
— Пограничный контроль в Гедсере?
— Мой номер на обороте.
— У вас ужасный почерк.
— Знаю.
— Он был сержантом, — сказала она. — Вы понимаете, что это значит? Он чувствовал себя ответственным. И до сих пор… Армия… Я выросла здесь, но все равно чужая. Иногда трудно понять…
