— Ведь это я вызвал ее, инициатива исходила от меня, а не от нее. Она может быть одержимой, когда дело касается расследования. Я бы…
— Вам не нравится думать, что вы достигнете результата за счет ее душевных страданий? — Кёниг усмехнулся. — Не волнуйтесь, Леннарт. У нас у всех случаются приступы совестливости время от времени. Я предложу вам две причины, чтобы оставить Лунд в отделе. Во-первых, я бы хотел знать, что она думает по поводу того Единоверца, о котором говорил Кодмани. Пока не будем ограничиваться одной-единственной версией, согласны?
— А во-вторых?
— Кодмани захотел, чтобы мы снова его допросили. Он утверждает, что может сообщить нечто важное. Но у него есть одно условие. — Кёниг кивнул на женщину в другом конце коридора. — Он будет говорить только с ней и ни с кем другим. — Шеф службы безопасности посмотрел на часы. — У меня назначена встреча в министерстве.
— Догадываюсь, что неприятная.
Кёниг промолчал. Когда они расстались, Брикс подошел к Лунд. Она внимательно разглядывала содержимое одного из пакетов с вещественными доказательствами, одновременно отвечая на телефонный звонок. Странге стоял рядом. Брикс молча ждал.
— У моей матери свадьба в субботу, — объяснила она, кладя мобильник в карман. — Она хочет, чтобы я поближе познакомилась с Бьорном.
— Кто такой Бьорн? — спросил Брикс.
— Ее жених, — ответила она таким тоном, будто это было очевидно. — Мне придется сейчас поехать домой, переодеться. А то запах…
— Конечно.
— Есть новости по Рабену? — спросила она.
Брикс покачал головой. У нее снова зазвонил телефон.
— Торт? — сказала Лунд. — Хорошо, я куплю торт. Что-что?
Потом она убрала телефон и вздохнула.
— В чем дело? — поинтересовался Странге.
— У Бьорна аллергия на орехи. И где я возьму ей торт без орехов?
— В кондитерской, — сказал Странге. — Нужно только сказать волшебную фразу: «Пожалуйста, мне торт без орехов».
— Я знаю, как покупать торты, — очень медленно выговорила Лунд.
— Займетесь этим позже, — остановил их Брикс. — Кодмани просится на допрос. И он хочет говорить только с вами.
Большие внимательные глаза Лунд уставились на него.
— Кондитерские не будут ждать меня всю ночь, Брикс.
Странге, уже доставая ключи от машины, бросил на ходу:
— Заедем по дороге.
Рабен смешался с толпой зевак, собравшихся поглазеть, как спасатели под дождем входят и выходят из офисного здания рядом со станцией Исландс-Брюгге. Капюшон он опустил на самые глаза, а в поношенной грязной куртке его вполне можно было принять за бездомного или пьянчугу, из тех, что живут на окраине города. Люди хоть и замечают их, но близко стараются не подходить.
Поэтому он смог увидеть, как из дверей вывезли каталку, на которой лежало что-то, закрытое черным полиэтиленом.
Через некоторое время вышла она. Та женщина-полицейский. Не красавица, да и на прическу много времени явно не тратила, но лицо ее невозможно было забыть из-за удивительных блестящих глаз, которые с живостью смотрели вокруг, ничего не пропуская.
Она всматривалась в толпу. Конечно, понимала, что он может быть где-то рядом. Рабен согнулся еще ниже и незаметно проскользнул в сторону моста и округа Вестербро.
Через двадцать минут ходьбы под мелким дождиком он снова был в церкви Торпе и рассказывал ему о случившемся. Священник казался испуганным.
— Но… ты же не видел, кого они вывезли, — сказал Торпе, он был в джинсах и рубашке. — Может, это вовсе не Давид.
Рабен сел на жесткую скамью — замерзший, голодный, несчастный. И очень одинокий. Ему хотелось поговорить с Луизой. Хотелось взять сына на руки.
— Это он.
— Может, просто несчастный случай…
— Грюнер мертв. Почему вы не хотите признать этого? Что-то происходит. Что-то ужасное…
Торпе, сильный мужчина, чуть не плакал. Он безвольно опустился на скамью в соседнем ряду и закрыл лицо руками.
— Нельзя раскисать! Соберитесь! — прикрикнул на него Рабен.
— У Давида остались жена и ребенок! — отозвался Торпе, поднимая на него влажные глаза. — И у тебя тоже семья. Подумай о них…
— Вы нашли остальных?
— Каких остальных? Ты что, все забыл? Мюга больше нет. Теперь и Давида тоже. Кроме тебя, остается только один человек — Лисбет Томсен.
— А как же Ведель? Он ведь вернулся целым. Я только слышал, у него немного крыша поехала…
— Ведель погиб в автокатастрофе в прошлом году. Так что остались только вы с Томсен.
Рабен чертыхнулся и поднял глаза к алтарю, посмотрел на фигуру на кресте.
— И где сейчас Томсен?
— Говорят, она недавно уехала из Копенгагена. Помнишь, какая она была: счастлива только в одиночестве…
От входной двери донесся звук — кто-то дергал дверную ручку. Рабен тотчас подскочил, сжал кулаки.
— Нет-нет, — успокоил его Торпе. — Думаю, это Луиза. Она звонила, пока тебя не было. Сказала, что ты подал ей знак. Конечно, я не сказал, что видел тебя, но она и слышать не хотела, пообещала прийти.
— За ней наверняка следят.
К Торпе уже вернулась его обычная рассудительность.
— Неужели ты думаешь, что она не понимает этого? — Он отвел его в боковой придел. — Посиди здесь, я проверю сначала.
Рабен молча смотрел на него.
— Я не выдам тебя, — сказал Торпе. — В Гильменде же не выдал. И здесь не собираюсь.
Спрятав Рабена, Торпе пошел открывать входную дверь.
Там стояла Луиза Рабен и говорила по телефону строгим материнским голосом:
— Йонас, делай так, как велит няня.
Торпе кивнул, приглашая ее войти.
— Ложись спасть. Я скоро вернусь.
Священник высунул голову за дверь, убедился, что рядом никого нет, и снова запер замок, потом ушел в свою комнатку в глубине церкви.
Когда из своего укрытия появился Рабен, она не бросилась к нему.
— Кто знает о том, что ты здесь? — спросил он.
— Никто. Я сказала няне, что встречаюсь с подругой. За мной ехала машина, но я зашла в бар на Вестерброгаде и вышла через заднюю дверь.
Он приблизился к ней, не зная, обнять ее или нет. В бледном свете уличных фонарей за высокими церковными окнами Луиза стояла не двигаясь, не улыбаясь.
— Я всех обзвонила, пытаясь найти тебя. Пастор не смог мне солгать. — Она вела себя натянуто и отстраненно, как будто чужая. — Зачем ты убежал из тюрьмы? Разве не мог подождать?
— Мюга и Грюнера убили.
