В кабинет с мрачным видом вошел Плоуг. У него в руках была папка с новыми фотографиями, присланными прямо с места убийства на парковке бизнес-центра.
— Кто на этот раз? — упавшим голосом спросил Бук.
— Бывший солдат, был причислен к воинской части Рювангена. Служил вместе с Мюгом Поульсеном. Был ранен, стал инвалидом.
Фотографии были столь ужасны, что Карина, бросив один взгляд, отошла в сторону. Калека, сгоревший заживо в инвалидной коляске. Бук с трудом смог понять, что именно видит.
— Премьер-министр желает видеть вас и министра обороны, — сообщил Плоуг.
Бук не слушал.
— Мы должны выяснить, что связывает Монберга и Анну Драгсхольм. Мы должны выяснить, не скрыл ли Монберг информацию из личных соображений.
Плоуг уставился в залитое дождем окно. Он был смущен.
— Возможно, мне следует кое о чем вам рассказать. При нормальных обстоятельствах я бы не стал вторгаться в личную жизнь министров, но…
— Говорите, — приказал Бук.
— В последние месяцы на посту министра Монберг вел себя странно: отменял встречи, где его присутствие было необходимо, пропадал на полдня, на день. Это было так на него непохоже. И если я его спрашивал, у него всегда была готова уважительная причина…
— Ближе к делу! — воскликнул Бук.
Плоуг снял очки.
— Боюсь, его объяснения не всегда соответствовали действительности. Он лгал… — Чиновник явно страдал. — Мне. Все указывало на то, что он с кем-то встречается. — Он кашлянул. — Причем его семья ни о чем не догадывалась.
— Вы хотите сказать, у него была любовница? — потребовал Бук ясности.
— Ну если вы настаиваете на такой формулировке…
— И это была Анна Драгсхольм?
— Мне неизвестно, кто это был. Иногда он ночевал в гостинице в Клампенборге, а эта Драгсхольм, как я понял, жила неподалеку. При необходимости же он мог быстро вернуться оттуда в город, я полагаю.
— Служба безопасности никогда не говорила ни о чем подобном, — засомневалась Карина. — Монберг очень ответственный человек. Если бы он знал что-то полезное для расследования, он бы сообщил об этом полиции и всем, кому следует.
Бук достал из кармана плитку шоколада и разломил ее на части прямо над снимками с места убийства. Карина отказалась от предложенного ей куска.
— Монберг был министром юстиции, — сказал он. — Кому лучше знать, как спрятаться от службы безопасности, если не ему…
— Я бы советовал вам не упоминать о возможном романе Монберга с Драгсхольм на совещании с премьер-министром, — осторожно заметил Плоуг. — У Монберга масса друзей в правительстве. Он близок с премьер-министром и с министром обороны дружит много лет. Дело щекотливое, тут нельзя сболтнуть лишнего.
— У меня нет привычки болтать лишнее, — проговорил Бук, жуя шоколад.
Два его помощника промолчали.
— Или… есть? — спросил он.
Лунд допрашивала Кодмани в той же комнате, что и в первый раз, и с самого начала контролировала ситуацию. Странге взял стул и молча уселся на углу стола, положив перед собой блокнот и ручку.
Кодмани враждебно уставился на него:
— Я же сказал: только женщина.
— Это невозможно, — ответила Лунд. — Мой напарник будет вести записи. Вы хотели мне что-то сообщить?
Кодмани задумчиво погладил длинную черную бороду.
— Да, я хотел рассказать вам все, что мне известно о Единоверце. Это правда.
— Надеюсь.
— Это правда. Те люди… мои друзья, которых вы арестовали… Они ничего не сделали. Вы должны отпустить их.
Странге фыркнул. Лунд пнула его ногой под столом.
— Здесь не место для торговли. Мы арестовываем тех, кого подозреваем. Если они невиновны, то будут отпущены.
Его такой расклад, по-видимому, удовлетворил.
— Я понимаю, что совершил ошибку, и понимаю, что должен заплатить за это. Но виноват только я, никто другой.
— Какую ошибку?
Он уселся на стуле поудобнее, сложил руки на животе.
— Единоверец связался со мной через мой сайт. Я думал, что он искренний, но… — Кодмани вздохнул. — Теперь я вижу, что он просто использовал меня. Говорил мне то, что я хотел слышать. Он обманул меня. Мне казалось, что он понимает меня, мою веру, мои политические взгляды, мою ненависть к…
— Я не собираюсь писать биографию этой сволочи, — буркнул Странге, бросив ручку на стол.
Лунд подняла ее, вложила ему обратно в руку и потом приставила палец к своим губам, выразительно глядя на напарника. Кодмани с удовольствием наблюдал за этой сценкой.
— Я думал, что могу доверять ему, — продолжил марокканец. — Такой он был… убедительный. Он попросил меня арендовать абонентский ящик на почте для его пожертвований моему сайту. Потом он захотел загрузить видео на наш форум.
— И еще он попросил тебя убить пару-тройку датчан? — спросил Странге, не поднимая головы от блокнота.
Лунд метнула на него грозный взгляд.
— Он никогда не просил меня сделать ничего такого, что выглядело бы опасным или незаконным, — твердо произнес Кодмани. — Ничего такого. Я не воин… — Он склонился над столом, глядя прямо в глаза Лунд. — Мое единственное преступление — это то, что я радовался. Сначала. Когда узнал, что и ваши люди тоже умирают. Я думал: наконец-то вас наказали. Отомстили за нас хоть раз…
— А потом? — спросила она.
— Вы показали мне те фотографии. Теперь я знаю, что мы все заплатим за это.
Она тряхнула головой:
— В каком смысле?
Он рассмеялся:
— Вы мне показались умнее, чем остальные. Но и вы видите только то, что хотите видеть. Эти убийцы — не мои люди. Ими управляет кто-то другой. И этот кто-то ненавидит нас.
— Кто это?
— Вы же полиция, — сказал он с усмешкой. — Пойдите и найдите его. Я никого не убивал. Мои друзья никого не убивали. Но этот Единоверец…
— На каком языке он вам писал?
— Чаще на английском. Иногда на арабском. — С брезгливой гримасой: — Наверное, хотел произвести на меня впечатление. Он плохо знал мой язык. Думаю, он и сам догадывался об этом. Я спросил его однажды, откуда он родом. — Кодмани развел руками. — Он не ответил.
— Он писал что-нибудь о датском контингенте в Афганистане? Или об Анне Драгсхольм?
— Нет.
Было заметно, что Кодмани больше не хочет говорить.
— Вспомните что-нибудь еще, это важно…
— Этот человек просто слал мне письма на электронную почту. Он четко знал, что делает, и меня заставил работать на себя. Еще он использовал такие слова… — Кодмани быстро взглянул на Странге. — Очень точные и краткие. Как будто привык отдавать приказы. — Он вдруг порывисто подался вперед, словно его осенило. — Он писал как военный. Да, так и есть. Он военный.
