— А теперь… — Краббе заканчивал пламенную речь, последнюю часть которой Бук, к своему большому облегчению, пропустил мимо ушей. — А теперь я снова передаю слово министру юстиции, и он подробно ознакомит вас с антитеррористическим законопроектом, подготовленным совместно с Народной партией.
Бук как завороженный смотрел на свое отражение в кувшине и думал о жене и дочерях. Думал о Ютландии, где все решения казались такими очевидными, где отличить доброе от злого и хорошее от плохого было так же просто, как выделить заболевшую корову или поле, которое нуждается в удобрении.
В зале воцарилась тишина. Он ощущал на себе жар десятков взглядов. Кто-то подталкивал его под локоть, и Бук не сразу понял, что это Эрлинг Краббе пытается вывести его из ступора.
Очнувшись, Томас Бук еще раз вгляделся в свое лицо на блестящей металлической поверхности и понял, что должен сделать.
— Да, это никуда не годится, — проговорил он и поднялся.
Рукой он задел кувшин, который, падая, опрокинул два полных стакана. Не обращая внимания на учиненный на столе погром, Бук объявил в микрофон:
— Сожалею, но пресс-конференцию придется на этом закончить.
Все были настолько ошарашены его заявлением, что не прозвучало ни единого вопроса.
— Вот так. — Он стиснул пухлые пальцы. — Комментариев не будет.
Краббе сидел с разинутым ртом и не мог вымолвить ни слова. Бук изо всех сил старался сохранять серьезный вид.
— Прошу меня извинить, дамы и господа. У меня срочное дело. До свидания.
С этими словами Томас Бук скрылся у себя в кабинете.
Через час Герт Грю-Эриксен вернулся на Слотсхольмен и направился прямиком к Буку. Охранники в одинаковых серых костюмах едва поспевали за ним.
Плоуг пытался втолковать Буку дисциплинарную процедуру увольнения Карины. Бук не слушал.
— Я оставлю вас, — торжественно провозгласил чиновник при появлении премьер-министра и прикрыл за собой дверь.
Грю-Эриксен еще не снял пальто.
— В последний раз я был здесь на пятидесятилетием юбилее Монберга, — заговорил он, прохаживаясь вдоль стен. — Эти портреты ваших предшественников должны напоминать министру королевы о возложенной на него ответственности.
— Напоминают, — признал Бук. — Знаю, это выглядит странно, но если вы уделите мне…
Щегольски одетый седой политик обернулся на него с разгневанным видом. Добродушный дядюшка бесследно исчез.
— У вас есть хотя бы отдаленное представление о последствиях вашей выходки?
— Я отлично представляю себе последствия плохих законов.
— Из-за вас правительство оказалось в глубоком кризисе.
— Мы не знаем, связаны ли убийства с терроризмом, поэтому нельзя использовать эту версию для продвижения законопроекта. Монберг…
Грю-Эриксен жестом заставил его замолчать.
— Сколько можно сваливать все на Монберга? Зачем вы постоянно возвращаетесь к грязным сплетням?
Бук поклялся себе, что сохранит самообладание во что бы то ни стало. Он подошел к столу, нашел нужные документы.
— Это не сплетни. Мы нашли письменное доказательство. Вот… — Он протянул Грю-Эриксену документы, но тот даже не шелохнулся. — Ну что ж, — сказал Бук. — Тогда я сам расскажу вам то, что нам известно. Монберг встречался с первой жертвой. Она была адвокатом и хотела, чтобы Монберг помог ей в пересмотре одного военного уголовного дела. О неоправданной жестокости.
— О чем это вы?
— Убитые солдаты были связаны с тем расследованием, проходили по нему свидетелями. Их отряд обвинили в расправах над мирным населением в Афганистане.
Грю-Эриксен как будто немного смягчился. Он приблизился к столу и стал перебирать материалы дела.
— Все обвинения были сняты, но их рассказу о том, кто убивал мирных афганцев, никто не поверил, — продолжал Бук. — Адвокат была недовольна решением военной прокуратуры. Она передала Монбергу материалы дела. Через нять дней ее убили.
— Как вам удалось найти эти материалы?
Бук развел руками:
— Сами мы бы их не нашли. Это Монберг отправил их почтой на несуществующий адрес. Он сделал так, чтобы через некоторое время письмо вернулось сюда, в министерство. И оно вернулось, перед началом пресс-конференции.
Грю-Эриксен углубился в текст.
— Я просил Краббе дать мне немного времени, чтобы разобраться, но он не хотел ждать. Жаждал славы.
— Он своего добился.
— Монбергу надо было сразу передать материалы дела в соответствующие службы, обсудить их с Плоугом. Но он этого не сделал. Я хочу понять почему.
Премьер-министр сел и опустил голову в ладони.
— Знаю, сейчас он очень болен и не сможет разговаривать, — продолжал Бук. — Но когда ему станет лучше, мы должны расспросить его. У меня куча вопросов, и я не смогу передать законопроект в парламент, не получив на них ответы. Да Биргитта Аггер просто сотрет нас в порошок…
— У Монберга не было сердечного приступа, — устало произнес Грю-Эриксен.
Бук сел напротив него, подпер голову рукой и стал внимательно слушать.
— Он выпил целый флакон снотворного. Его давно мучила депрессия. Брак разваливался. Да и проблемы в правительстве…
— Нужно было сказать мне правду.
Грю-Эриксен кивнул:
— Да, нужно было. Извините, что не рассказал. Его жена в отчаянии, да и Монберг, знаете, совсем не плохой человек. Вот мы и решили ради них обоих придумать для прессы другую историю.
Бук застонал:
— Прекрасно. Жизнь с каждым часом все интереснее.
— Но вы, похоже, справляетесь, Томас.
— А вы, похоже, удивлены этому.
Грю-Эриксен кивнул:
— Честно говоря, удивлен. Мало у кого хватило бы мужества пойти против меня. — Он опять перебирал страницы дела. — Что же было на уме у Монберга? Почему он вообще сунул нос в это старое расследование?
— Даже не могу предположить.
— Да, вы правы. Необходимо это выяснить, — решительно заявил премьер-министр. — Займитесь этим, но особо не распространяйтесь. Слишком много хвостов у этого дела. Сначала адвокат, потом двое солдат…
— Трое.
Грю-Эриксен оторвался от бумаг и вскинул брови:
— Как вы сказали?
— Трое, — повторил Бук. — Еще одного бойца из того отряда убили сегодня вечером в Швеции. Мы пока не получили подробностей. Я как раз ждал их, когда заявился Краббе и потребовал, чтобы я сыграл вторую скрипку на этой чертовой пресс-конференции.
Бук не мог определить, слышал ли Грю-Эриксен новость о третьем убийстве ранее или просто очень хладнокровно воспринял ее.
