– Нет. Вещи где-то спрятаны! Хотя, когда твоя
семья, приехав из Франции, внезапно построила особняк и стала жить на широкую
ногу…
Кровь бросилась мне в лицо, я встала:
– Хватит. О том, что совершили незнакомые мне
Игорь и Анна, я узнала сегодня от вас. Да, я подозревала, что бабушка скрывает
некую семейную тайну, но не предполагала, что именно. Ни о каких музейных
экспонатах я ничего не знаю. Советую вам проконсультироваться с банком, где
наша семья абсолютно открыто держит свои средства, и внимательно изучить
финансовые документы, тогда вы поймете, что неожиданное обогащение семьи
Васильевых-Воронцовых связано с получением наследства барона Макмайера, который
был женат на моей подруге Наташе
[5].
А теперь до свидания.
– Тише, – поморщился Водоносов. – Экая, право,
спичка. Никто не выдвигает против вас обвинений.
– Мне показалось иначе, – уперлась я. – И
вообще, какой смысл в этой беседе? Я не имею никакого отношения к произошедшему!
– Вот здорово, – хлопнул себя по бокам Сергей
Петрович. – Это же ваши родители!
– Почему я должна вам верить? – обозлилась я.
– Бабушка говорила иное, в метрике указаны Елена Ивановна и Иван Петрович.
– Документы! – Водоносов ткнул пальцем в
папку.
– При современных технологиях можно состряпать
любую бумагу, я видела в одном журнале фотографию, где Ленин обнимает Юрия
Гагарина! Зачем вы меня позвали? – спросила я.
– Неужели вам неинтересно узнать правду о
ближайших родственниках? – округлил глаза Водоносов.
– А по какой причине вы не сообщили мне о них
раньше? Почему говорите о случившемся именно сейчас? – я стойко держала
оборону.
Водоносов опять вынул сигареты:
– Среди украденных экспонатов самыми ценными
были два кубка из чистого золота с драгоценными камнями. Мало того что в них
драгметалла и всяких бриллиантов полно, вещи являются исторически уникальными,
они датируются не помню каким веком и являются свадебными. Из одного пил муж,
из другого молодая жена. Да, извините, забыл сказать, бокальчики-то из Китая, с
ними связана какая-то местная легенда, но мне это неинтересно. А вот то, что за
сей набор можно получить, по самым скромным подсчетам, около двух миллионов
долларов, впечатляет.
– Да уж, – согласилась я.
– Тридцать первого декабря за час до полуночи
таможня задержала в Домодедово некоего Майкла Степли, он собирался вылететь
домой в Америку. Наверное, Майкл рассчитывал, что в такую ночь таможенники расслабятся
и не станут тщательно досматривать пассажиров. Но, несмотря на праздник, наши
ребята не потеряли бдительности и обнаружили у Майкла в сумке золотой кубок.
Степли совершенно спокойно отреагировал на происшествие. Сказал, что один его
приятель увлекается собиранием копий произведений искусства. Узнав, что Майкл
летит в Москву по делам, он попросил его зайти к ювелиру, который сделал для
коллекционера дубликат раритета.
Степли просьба не показалась обременительной,
он заехал по указанному адресу, получил бокал и специальную справку,
подтверждающую, что изделие изготовлено недавно и не обладает исторической
ценностью.
Но таможенника что-то насторожило, Майкла не
впустили в самолет, золотишко убрали в сейф, вызвали эксперта, а Степли,
потребовавшего позвонить в посольство, заперли в комнате с вполне комфортными
условиями – с телевизором, кофемашиной и газетами. Специалист-оценщик прибыл
раньше американского дипломата и с уверенностью воскликнул:
– Это подлинник, отведите меня к задержанному.
Когда таможенники и искусствовед переступили
порог комнаты, Степли был мертв.
– И что с ним случилось? – перебила я Сергея
Петровича.
Водоносов откинулся на спинку кресла.
– На первый взгляд ничего особенного,
сердечный приступ. Никаких следов насилия, токсикология чистая. Но потом
дотошный эксперт обнаружил, что в организме Степли нарушен баланс калия. Тело
еще раз изучили и нашли крохотный след от укола. Мы решили, что убийца ввел
Степли лекарство, которое резко повышает уровень калия в организме, что
приводит к сердечному приступу…
– А калий не определяется токсикологией,
потому что является естественным для организма веществом, – вмешалась я в
плавный рассказ Водоносова.
– Верно, – согласился Сергей Петрович.
– Если Майкл находился в тщательно запертой
комнате, да еще в той зоне аэропорта, куда строго-настрого запрещен вход
посторонним, значит, преступника следует искать среди своих, – сделала я
очевидный вывод.
– Точно, – согласился Водоносов, – но после
тщательного изучения места происшествия был обнаружен желатиновый шприц. Это…
Мне захотелось показать свою осведомленность,
и я вновь перебила Водоносова:
– Нечто, похожее на капсулу, в которую
помещают лекарство. Только шприц чуть больше и имеет крохотную иголку, это
идеальный вариант для тех, кто вынужден постоянно делать себе уколы и не хочет
привлекать внимание окружающих. Нужно просто вынуть из коробочки шприц, удалить
защитный колпачок и вонзить в тело иголку. Пустую капсулу можно выбросить в
корзину для бумаг. Из-за микроскопического объема она практически не заметна в
мусоре. В России пока нет таких средств, но в Европе ими уже вовсю пользуются,
я видела желатиновый шприц у одной знакомой в Париже.
– На капсуле обнаружены отпечатки Степли и
никаких других, – продолжал Водоносов. – Это было самоубийство.
– По какой причине он себя убил? – изумилась
я.
Сергей Петрович развел руками:
– Справка о новоделе была фальшивой. Майкл
сообщил адрес, где якобы проживает ювелир, сделавший кубок, но там оказался
продуктовый магазин. Он нам соврал.
– Это не повод, чтобы покончить с собой!
Водоносов нахмурился:
– В деле много странностей. Одна из них в
самом кубке, их было два, и ценится именно пара! Единственный экземпляр тоже
стоит немалых денег, но воровать имеет смысл оба бокала.
– Грабитель ошибся, – выдвинула я свою версию.
– Такие вещи крадут на заказ, – не согласился
Сергей Петрович, – а знаток, который хочет получить раритет, не совершит
оплошности. Почему Майкл вез один бокал?
