Через час, напившись ароматного цейлонского
чая и с трудом проглотив жесткий, словно картонный, пирожок, я стала прощаться.
– Дашенька, давай не скажем Фиме, что ты
приходила, – попросила Ада Марковна, – а то он начнет интересоваться: где
встретились, как вместе оказались. Ефим пытливый, а у меня врать плохо
получается, нафантазирую и забуду, через десять минут совсем другое скажу. Фима
до истины докопается, злиться будет!
– У женщин должны быть свои секреты, меня тут
не было, – ответила я, застегивая сапоги.
– Ох спасибо, Дашенька, ты милая девочка, –
обрадовалась Ада Марковна, моргая очень яркими для преклонного возраста карими
глазами.
Я поцеловала старушку и спустилась к машине.
Приятно, что на свете еще остались люди, для которых я «милая девочка», а не
хорошо сохранившаяся бабушка, радостно ощущать себя неразумным дитятей.
Позвоню Оксане, надеюсь, они с медсестрой уже
закончили колдовать над гусем, нафаршировали его и сунули в духовку. Ксюта
знает огромное количество врачей, с одними вместе училась, с другими работала,
с третьими встречалась на семинарах и конференциях, она непременно мне поможет.
Больница имени Расторгуева оказалась армией
корпусов-близнецов, построенных из красного кирпича. Побродив по аллеям и
продрогнув от промозглого сырого ветра, я наконец добралась до нужного здания и
сказала секретарше, бдительно стерегущей дверь в кабинет начальника.
– Меня зовут Дарья Васильева, господин
Харченко предупрежден о нашей встрече.
Помощница нажала пальцем кнопку селектора.
– Хр-бр-бр-фр, – донеслось из динамика.
– Владимир Сергеевич, к вам Васильева.
– Хр-бр-бр-фр, – повторила коробка.
– Вас ждут, – секретарь перевела фразу на
понятный язык, – проходите.
Следующий час я моталась по больнице, словно
мяч, который пинают расшалившиеся дети. Харченко отправил меня к Ильцеву,
своему заместителю, тот перебросил к начальнику архива, оттуда я поспешила в
травматологию и была переадресована в неврологию, где милая Мария Степановна, порывшись
в компьютере, воскликнула:
– Все верно. Анна Львовна Королькова,
скоропомощный случай, перелом шейки бедра, черепно-мозговая травма, выписана
пять лет назад в удовлетворительном состоянии с частичной амнезией. Лечащий
врач Борис Петрович Молотков.
– Доктор по-прежнему здесь работает? – с
отчаянием спросила я, устав от беготни.
– Конечно! – воскликнула Мария Степановна. – У
нас практически нет текучки, коллектив замечательный.
– Здорово, – обрадовалась я. – Да только
Молотков, наверное, уже ушел домой?
– Боря сегодня дежурит, он в ординаторской, –
прозвучало в ответ, – последняя дверь справа по коридору.
Бог удачи явно решил сжалиться надо мной,
наградить за утомительную суету.
Борис Петрович мирно пил чай с сушками.
– Анна Львовна Королькова? – удивился он. – Не
помню, здесь поток, вылечился и уходи, мы стараемся долго никого не держать. А
зачем вам она?
– Я из инюрколлегии, – соврала я, – Анне
Львовне оставили наследство в США, вот и ищу даму.
Молотков поставил кружку:
– Много денег?
– Пара миллионов, причем не рублей, –
вдохновенно соврала я.
– Черт! Повезло старухе, – с завистью отметил
доктор. – Вы у нее дома были?
– Заглядывала, но Корольковой там нет.
– Умерла?
Я пожала плечами.
– Числится среди живых.
– А что родственники говорят? –
поинтересовался Борис Петрович.
– Дочь алкоголичка, от нее ничего нельзя
добиться, уверяет, будто мать отправили в роскошный дом престарелых и она там
до сих пор живет. Адреса приюта пьяница не знает, назвала какое-то село, но у
меня есть сильное подозрение, что она все выдумала.
– Интересно, – потер руки Борис Петрович и
включил компьютер. – Сейчас поищу историю болезни. Да вы садитесь. Хотите чаю?
Берите сушки, правда, они как из камня.
Я вежливо отказалась от угощения и, оседлав
стул, стала ждать, когда Молотков обнаружит необходимые документы.
– Оказывается, я ее распрекрасно помню! –
обрадовался Борис Петрович. – Перелом шейки бедра! Я к ней психиатра вызывал!
– Королькова буянила?
– Ну почему у людей психиатрия ассоциируется
только с возбуждением? – укоризненно спросил врач. – Когда больной очень тихий,
тоже неладно. Анна Львовна при падении ударилась затылком о край тротуара. Шок,
стресс, много ли пожилому человеку надо, вот память ей и отшибло. Андрей
Филиппович даже не хотел ей операцию на бедре делать, но сын его уговорил. Вот
в этой комнате мы разговаривали, и сын воскликнул: «Анна Львовна очень
деятельный человек, она не сможет остаток жизни провести в кровати». «А если
она не выдержит вмешательства? – не поддался хирург. – Возраст отнюдь не юный,
да еще травма головы». – «Она сильная, справится», – твердо сказал сын.
– Откуда у сына вашего Андрея Филипповича
взялась уверенность в больших резервах организма Корольковой? – поразилась я. –
Он тоже врач?
– Кто? – не понял Молотков.
– Родственник.
– Чей? – выразил недоумение Борис Петрович.
Тупость доктора стала меня веселить.
– Сын Андрея Филипповича!
– У него нет сыновей, только дочери – Таня и
Наташа.
– Вы же только что сказали: «Хирург не хотел
делать операцию, но сын его уговорил».
– Правильно, – согласился Борис Петрович.
– А теперь говорите о девочках!
– Так сын Корольковой, – засмеялся Молотков.
– У Анны Львовны дочь, – возразила я.
– Сын, – уперся Борис.
– Не спорьте, дочь зовут Марина, она пьяница,
– настаивала я.
Молотков ущипнул себя за подбородок:
