Около полудня, когда я уже выруливала на
шоссе, которое должно было привести меня в деревеньку со странным названием
Дураково-Бабкино, позвонил Фима.
– Извини, я вчера очень поздно вернулся, –
зачастил он, – мама сказала, что ты меня искала, но в два часа ночи неудобно
друзей беспокоить.
– Зачем ты сказал мне, что Водоносов работает
в КГБ? – налетела я на Пузикова.
– Кто сказал? – удивился Ефим.
– Ты!
– Я?
– Неужели не помнишь? Я спросила у тебя, что
за человек Сергей Петрович, а ты заверил: «Я давно его знаю, он служит в КГБ».
– И что?
– Твой Водоносов не имеет никакого отношения к
чекистам! Он был начальником охраны завода по производству сейфов!
– Послушай, произошло недоразумение. Я сказал:
«Сергей служил в КГБ», это чистая правда. Но мы с Водоносовым давно не
общались, вероятно, он вышел на пенсию и устроился в службу безопасности.
Петрович отличный мужик!
– Откуда ты его знаешь? – не успокаивалась я.
– Раньше мы дружили с Колей Сидякиным, –
воскликнул Ефим, – может, помнишь, он у нас на факультете был секретарем бюро
комсомола. Мы учились на втором курсе, Колька на четвертом.
– Вероятно, – бормотнула я, – много лет
прошло. И я никогда не была активной комсомолкой.
– Точно, – заржал Фима, – ты все замуж
выходила, даже субботники косячила. Кстати, я тебя благодаря дружбе с Сидякиным
всегда покрывал, ставил в нужной графе крестик.
– Я не знала, ты никогда об этом не
рассказывал.
– Зачем зря болтать?
– Спасибо, – поблагодарила я, – очень мило
было с твоей стороны меня отмазывать.
– Лучше услышать от тебя ласковые слова
поздно, чем никогда, – развеселился Ефим, – из-за службы в армии я оказался
самым старшим на курсе, вас детьми считал. Колька же тоже два года в армии
оттрубил, вот мы и скорефанились. Серега Водоносов был старше нас, он служил в
КГБ, и в конце концов Колька тоже надел погоны, а я не захотел, несмотря на
отличный соцпакет. Мне предложили через пару лет работы на Лубянке
благоустроенную квартиру, участок под дачу, талон на машину. Весьма
соблазнительно и престижно. Лейтенант из «Большого дома» приравнивался к
обычному майору. Ну и оклад, конечно, достойный, паек.
– Почему же ты отказался?
– Испугался, – честно признался Фима, –
стремная контора, из нее по своей воле не уйти. Знаешь, как там говорят?
«Уволенных чекистов не бывает, есть те, кто находится в запасе». Одно время я
жалел об упущенной возможности, потом в стране бардак начался, и стало понятно:
я правильно сделал, что не нацепил рубашку с погонами. Водоносов был приличным
человеком, но мы с ним давно не общались.
– Сергей Петрович скончался.
– Умер? – растерянно переспросил Ефим. –
Серега меня ненамного старше.
– На работе пояснили, что у Водоносова было
шунтирование сердца, но операция не спасла его от нового инфаркта.
– Ах ты господи, – пробормотал Пузиков, – вот
несчастье.
Не успела я положить трубку, как телефон
зачирикал, теперь на том конце провода оказался Антон Войцеховский.
– У Анны Корольковой непростая биография, – с
места в карьер начал он, – в юные года она побывала под следствием, но ее
признали невменяемой, отправили в спецбольницу, где Королькова провела немало
времени. Когда выписалась, Анна устроилась работать на предприятие, выпускающее
бытовую химию, это вредное производство, народ туда идти не хотел, поэтому
администрация брала всех без разбора, даже сидевших или психов. Анна получила
комнату в заводском общежитии, забеременела неизвестно от кого, родила дочь
Марину. Несмотря на криминальное прошлое, Королькова взялась за ум, отлично
работала, считалась передовиком производства, и ее через пару лет наградили
комнатой в коммуналке. Затем фабрика построила для своих сотрудников
благоустроенный дом, и ветеранам труда дали отдельные квартиры. Семья
Корольковых осталась на прежнем месте, но мать и дочь стали обладательницами
двушки и с тех пор там и живут. Анна давно на пенсии, Марина числится уборщицей
в магазине.
– И где сейчас Королькова? – спросила я, когда
Войцеховский замолчал.
– По месту прописки, – ответил Антон.
– Это де-юре, а меня интересует де-факто.
– Я работаю с документами, – напомнил любитель
виниловых пластинок, – из них следует: Королькова жива, прописана в Москве. А
уж где она тусуется, я не отвечу. Уехала на дачу, к подруге, к дальним
родственникам в другой город, сняла квартирку и кайфует одна. Вариантов масса.
– Хорошо, давай об Ахметшиной.
– Равиля на пенсии. Она, в отличие от
Корольковой, никогда не конфликтовала с законом, под следствием не была, но в
остальном их судьбы удивительно схожи. Женщина работала на кондитерской
фабрике, сначала получила комнату в коммуналке, затем предприятие предоставило
ей квартиру. Равиля родила дочь Соню, девочка никогда не видела своего отца.
Старшая Ахметшина сейчас на пенсии, Соня работает дворником, она замужем. Ее
супруг, Константин Попов, нигде не работает, инвалид, получает небольшое
пособие. У них был ребенок, но он умер в пять лет от запущенного аппендицита.
– Говори адрес Ахметшиной, – велела я и тут же
увидела на обочине указатель «Дураково-Бабкино – 2 км».
С относительно благоустроенного шоссе пришлось
съехать на проселочную дорогу, которая, бесконечно изгибаясь, привела меня к
полуразрушенной церкви. Рядом располагался магазин, торгующий хлебом, водкой,
сигаретами и прочей ерундой. Хозяйничала за прилавком крепко сбитая блондинка с
ярко-голубыми тенями на опухших веках.
– Равиля Ахметшина? – с удивлением
переспросила она. – Такой в деревне нет!
– Вы уверены? – огорчилась я. – Может, вы не
всех знаете?
Продавщица засмеялась:
– Тут всего тридцать домов, в каждом по
старухе. Летом, правда, народ наезжает, но зимой пусто. Я вам не только имена с
фамилиями местных назову, но и расскажу, кто чего ест и у кого что болит. Я же
бизнесмен, товар под спрос привожу.
– Ясно, – уныло пробормотала я, жалея потраченное
зря время.
Ну почему я поверила, что Лев отвез Равилю в
это самое Дураково-Бабкино? По какой причине решила, что старуха до сих пор
живет здесь и поддерживает отношения с непонятно откуда взявшимся сыном Анны?
