* * *
Она всегда приходит с темнотой. Всегда притягательна и недоступна. Увидеть ее, вдохнуть смесь ароматов кардамона, ванили, грейпфрута, услышать бархатный голос, и ничего уж больше не надо – вот оно счастье.
Каждый день в ожидании: раздастся ли звук шагов, скрипнет ли дверь при ее появлении, или тишина – верная подруга одиночества – болью отзовется в сердце.
Он любит Ольгу, очень сильно любит, и готов на все, о чем бы та ни попросила…
– Дмитрий Григорьевич, я домой, – тряхнув кудряшками, без пяти семь скажет Зиночка и подумает: «Каждый день остается. Август на дворе, погода замечательная, а он все над бумагами чахнет».
Зиночка закатит глаза к потолку или недовольно покачает головой, оглянется у двери и, не встретив заинтересованного взгляда, покинет кабинет. Если начальнику охота сидеть в четырех стенах день и ночь, то у нее есть дела поважнее: кино, рестораны и Макс из фитнес-клуба.
– Лето, лето, – вздохнул Поляков, ослабляя узел галстука. – Ненавистное лето.
Ольга не терпит, когда светло, когда людно, и за прошедший месяц приезжала только три раза. Правда, звонила и писала по электронной почте довольно часто (особенно на этой неделе). Дмитрий Григорьевич положил руки на подлокотники кресла и закрыл глаза. Погрузившись в воспоминания, он улыбнулся – мелькающие картинки наполнили душу радостью, нежностью и страстью. Ольга, Ольга, Ольга… Тоненькая, всегда в черном и всегда вуаль на лице.
Не думал, не гадал, что способен на такие чувства, но любовь сама выбирает, кого казнить, кого миловать, а кого пришпилить острыми стрелами к стенке. Бабац! И даже не дернешься. Дмитрий Григорьевич уже давно жил с пронзенным насквозь сердцем, и это состояние топило его в неописуемом восторге. Пусть безответно, пусть безнадежно, но как волшебно!
Он встал, постоял у окна, вернулся в кресло, допил холодный кофе, часа два поработал, а потом опять погрузился в мечты. Дверь скрипнула. Поляков вздрогнул и резко поднялся. Она пришла.
– Ольга…
– Добрый вечер. Простите, я опять без предупреждения.
Ольга специально не звонила заранее, потому что знала – он ждет, а внезапные появления лишь разжигают страсть в сердце. Как он смотрит… Точно благодарит за сам факт ее существования, за то, что дышит с ней одним воздухом, за то, что получил право любить.
– Я всегда рад вас видеть.
Подойдя к столу, Ольга коснулась уголка папки. Черный полупрозрачный шарфик, напоминающий грозовое облако, съехал вниз и оголил плечо.
– Есть какие-нибудь новости?
– Нет, – ответил Поляков. Автоматически застегнул пуговицу пиджака, поправил очки и бесшумно втянул в легкие побольше воздуха. Замер, а затем так же бесшумно выдохнул. – Но они будут, даю слово.
– Я волнуюсь.
– Нельзя так. Ничего страшного не случилось.
– Вы не поймете меня, наверное…
– Ольга, я понимаю вас.
Поляков резко шагнул к ней, взял за руку и сжал длинные тонкие пальцы. Прикосновение отозвалось сладкой волной, пробежавшей по телу вверх и вниз. Сердце заколотилось бешено. Дмитрий Григорьевич вдруг устыдился своих чувств, захотел отойти, отвернуться, но, ощутив дыханье Ольги, остановился.
– Я вам нравлюсь, не так ли? – спросила она.
И что же выбрать? «Нет» – значит потерять надежду, «да» – оказаться смешным. Почему же их жизненные пути не пересеклись раньше, когда он был молод, строен и более уверен в себе? Почему такая несправедливость? Поляков сжал пальцы Ольги еще сильнее, ему вдруг показалось, будто он слышит музыку. Такое случалось и раньше – стоило подойти к ней близко, и в ушах начинала звенеть мелодия. С чего эта чертовщина, с чего?
– Да, – мужественно ответил он.
– Давно?
– С того дня, как увидел вас.
Кто бы знал, как тяжело дались Полякову эти слова: точно, закрыв глаза, он прыгнул в пропасть, полагая, что внизу его ждут заточенные, несущие смерть колья. Сколько дней Дмитрий Григорьевич сидел в своем кабинете, мечтая об Ольге, сколько написал страстных стихов – мальчишеских, глупых, – сколько раз переворачивал кофейную чашку, надеясь увидеть знакомый силуэт на блюдце, найти хоть какое-нибудь подтверждение тому, что она не исчезнет из его жизни так же неожиданно, как появилась. Сколько, сколько, сколько… Это ведомо лишь книгам, стоящим на полке, лишь тикающим часам, лишь высокому удобному кожаному креслу – никому из людей Дмитрий Григорьевич не мог доверить своих чувств.
– Опустите жалюзи.
– Что? – переспросил он.
– Светло, – коротко ответила Ольга.
Поляков быстро шагнул к окну и потянул на себя шнур, но движение вышло неловким, и выполнить просьбу с первого раза не получилось. Лето, лето, ненавистное лето. Обернувшись, он замер – Ольга стояла около дивана. Еле уловимый звук расстегивающейся молнии, и юбка черной кляксой упала на пол.
– Помогите же мне, – сказала Ольга тихо, но с требовательными нотками в голосе.
– Я сейчас… Да, конечно… Я сам…
Что происходит, Поляков не понимал. Представить, будто женщина из грез захочет подарить ему себя, он категорически не мог. Руки задрожали, вена на виске запульсировала, ноги стали ватными, в голове образовалась мешанина из слов. Зачем же Ольга разделась? Зачем?.. Неужели…
Дмитрий Григорьевич неуверенными шагами направился к дивану, споткнулся, извинился, споткнулся еще раз и еще раз извинился. «Да что же со мной?» – отругал он себя и сделал попытку успокоиться.
– Ольга…
В ответ она смело шагнула к нему.
Расстегивая непослушными пальцами маленькие пуговки черной кофты, Поляков не решался поднять голову. Через плотную ткань вуали Дмитрий Григорьевич боялся увидеть блеск насмешливых глаз – даже если это злая шутка, то пусть она продлится как можно дольше… Он готов простить, забыть все, что угодно, лишь за одну минуту пусть иллюзорного, но все же счастья.
– Я скучала, – сказала Ольга просто.
– Я тоже. Всегда.
Какой у нее голос? Спокойный? Ироничный? Грустный? Едкий? Поляков захотел понять и не смог, сейчас он не был успешным адвокатом, хладнокровно разбирающим на звенья любые проблемы, он был просто мужчиной, любящим и надеющимся на невозможное.
Сняв очки, Дмитрий Григорьевич занервничал, не зная, куда их положить. Беспомощно, как маленький ребенок, завертел головой и забормотал: «Извините, извините».
– Дайте же сюда, – забирая у него очки, сказала Ольга. Протянув руку, она положила их на книжную полку и спросила: – Почему вы на меня не смотрите?
– Не знаю… Признаться честно, боюсь.
– Смотрите на меня, Дмитрий Григорьевич, прошу вас.
Она осторожно, не торопясь, демонстрируя каждый изгиб своего тела, легла на диван.
