Спартак показывал мне деревья, которые идут на строительство храмов, деревья, чья древесина уместна для похоронного обряда, сахарную пальму, из листьев которой составляют букеты, украшающие храмы во время важнейших церемоний. К концу экскурсии я пришел к выводу, что религиозная жизнь на Бали напрямую связана со здешней флорой.
Но над всеми зарослями обезьяньего леса господствовали гигантские мускатные деревья, чьи кроны поднимались на высоту сорока метров. Там наверху обитали кланы летучих собак, или калонгов, как их называют на Бали. Калонги — это одни из самых крупных летучих мышей в мире. Размах их крыльев может достигать полутора метров, а мордочки, украшенные длинным носом и черными внимательными глазками, больше похожи на собачьи или лисьи. Они висят вниз головой, словно гроздья каких-то черных плодов, погруженные в сомнамбулическое состояние, которое у них проходит ближе к вечеру.
Нижняя часть леса отдана на откуп обезьянам. Длиннохвостые макаки сидят на стенах вокруг храма, ползают по многоэтажным башенкам, предаются семейной идиллии под навесами внутри священ ной территории и… терроризируют своим попрошайничеством туристов. Мы только подходили к храму, когда я почувствовал, что кто-то вцепился в мои брюки. Остановившись и посмотрев вниз, я встретился взглядом с крупным самцом, на чьей морде, со всех сторон окруженной щетиной из седой шерсти, была видна пара шрамов: следы борьбы за трон обезьяньего царя. Шерсть вокруг морды делала его похожим на бывалого норвежского капитана, а в глазах читалось удивление оттого, что я еще не совершил ритуального подношения.
Мы со Спартаком предусмотрительно запаслись пакетиками с неочищенным арахисом. Разорвав пластиковую обертку, я протянул обезьяне несколько земляных орехов. Маленькие ловкие пальчики решительно изъяли их с моей ладони.
Миссия выполнена, можно быть свободным, но обезьяний царь был другого мнения. Он семенил рядом со мной, одной лапой очищая арахис и направляя орехи себе в пасть (украшенную довольно внушительными клыками), а второй держась за мою штанину и не давая идти быстро. Когда орешки закончились, ко мне вновь потянулась черная ладошка.
Заметив, что вокруг нас со Спартаком крутится пара обезьянок поменьше, из числа молодняка, я решил провести их вождя и бросил горстку орехов на землю. Чтобы собрать добычу, тому пришлось отпустить мои брюки. Воспользовавшись этим, я повернулся к обезьяньей молодежи и протянул им угощение.
Что тут произошло! Старый вождь был возмущен моим предательством. Визгливо выругавшись, он одним прыжком вернулся к моим ногам и ударил меня по руке. Орехи посыпались на землю. Тут же старый разбойник набросился на молодняк, и те были вынуждены ретироваться несолоно хлебавши. После этого местный авторитет одним ловким движением собрал в кулак рассыпавшиеся орехи и вновь цепко схватил меня за штанину.
Из обезьяньего плена мне удалось выбраться только после того, как старый самец убедился, что пакетик иссяк, а в моих карманах других угощений не наблюдается. Единственным утешением стало то, что, пока он ревниво охранял меня, Спартак сумел покормить его сородичей.
Стоило же нам избавиться от орехов, как макаки утратили к нашим персонам всякий интерес. Ни одна — даже детеныши — не подошла к нам, пока мы гуляли вокруг храма и разглядывали местную флору.
У автостоянки наше внимание привлекла группа туристов, собравшаяся около торговой палатки. Когда мы приблизились к ней, стало понятно, что их так заинтересовало. На перекладине висело несколько калонгов, вблизи похожих на рыцарей, завернувшихся в черные плащи. К моему удивлению, они не были привязаны или посажены на цепь. Хозяин палатки, собиравший с туристов плату за возможность сфотографироваться на фоне летучих собак, иногда протягивал им бутылочку с фантой, к которой те жадно прикладывались.
— Почему они не улетают? — спросил я у Спартака.
— Калонги любят лимонад, — объяснил балиец. — Они не боятся людей и знают, что здесь их напоят и накормят.
В этот момент один из летучих псов горделиво расправил лапы, и мы увидели все великолепие его плаща. Казалось, он прекрасно понимает восхищенные возгласы, раздававшиеся вокруг, и милостиво дозволяет этим двуногим нелетучим животным созерцать свои крылья. Смышленая лисья мордочка повертелась вправо-влево, а потом — хоп! — и плащ запахнулся.
Хозяин протянул своему красавцу бутыль с лимонадом. Мгновенно потеряв всю свою торжественность, тот потянулся к питью, схватился когтистой лапкой за горлышко и начал жадно лакать.
Я возвращался из леса обезьян, чувствуя, что силы, отнятые яванским юристом, восстановились. День, похоже, опять выдался удачным. Гунтур явно знал свое дело, а Марат был заинтересован в продаже земли. Оставалось только узнать, где находятся и как выглядят мои вожделенные «шесть соток».
И еще беспокоило отсутствие Марты. Вопреки утренним доводам здравого рассудка мне ее не хватало.
Вечером всех постояльцев моего отеля пригласили в ресторан на соседнем пляже. Туда приехала какая-то австралийская фолк-группа; по этому поводу устраивался ужин при свете звезд, украшением которого стала огромная свежевыловленная макрель.
Поразмыслив, я решил изменить свои планы. До этого, разочарованный отсутствием прекрасной Марты, я хотел вечером направиться в Куту, чтобы восстановить свой внутренний мир, оттянувшись на дискотеке и проглотив четыре-пять коктейлей под кодовым названием «Девятый вал». Они запомнились мне с прошлой поездки. Впервые я попробовал их в заведении под названием «Легкий бриз», уставленном муляжами побитых мачт и бушпритов, завешанном разорванными парусами и украшенном огромной репродукцией «Девятого вала» Айвазовского. Достаточно двух таких коктейлей, чтобы пол диско-клуба начал вести себя как палуба рыбачьей лодки в непогоду.
Несомненно, мне по силам выдержать больше двух. Сексуальных приключений я не планировал, поэтому некоторое время с вожделением представлял ощущение от второй порции коктейля, вслед за которой последует третья. Но после информации, полученной в отеле, решил отложить поездку в Куту.
Поначалу было скучно. Пара пожилых австралийцев, оказавшихся за одним со мной столиком, беспрестанно болтала по мобильному телефону со своими детьми и внуками в Мельбурне. Спиртного они не пили, Россией не интересовались, и мне пришлось в одиночку уговаривать бутылку белого вина.
Музыканты были встречены единодушными аплодисментами. Не менее полусотни человек сидело за столиками на берегу, и все знали четверку бородатых пятидесятилетних мужчин, один из которых взял в руки нечто вроде тамтама, а трое других — акустические гитары. Я не особый любитель музыки, как современной, так и прошлой. Могу запомнить мелодию, но фамилия или внешний вид исполнителя отпечатаются в моей памяти лишь в крайнем случае. Физиономии тех, чей вид привел в восторг разноязыкое сообщество, собравшееся перед импровизированной эстрадой, не говорили мне ничего.
Зато их музыка мне понравилась. Они спели несколько песен шестидесятых годов, а затем принялись за австралийскую музыку, — так, по крайней мере, утверждали соседи по столику. Кое-что я узнавал. Прозвучала пара песен Ника Кейва, несколько композиций «Миднайт Ойл». Вспомнили даже старичков «Би Джис». Самым приятным в исполнении оказалась аранжировка. Музыканты не боялись ни хард-рока, ни диско. В их руках любые шлягеры превращались в гитарные композиции, где голос скорее оттенял мелодию, чем вел ее.
