Это не новая идея, одного гада уже осудили за
подобные фокусы! Те колдуны и ведьмы, которые обещают отучить мужа ходить
налево, снимают венцы безбрачия и заговаривают талисманы, тоже поступают
некрасиво, потому что стригут деньги с глупых, доверчивых людей. Но обещать
воскрешение погибшего ребенка, играть на материнских чувствах, расковыривать
болезненную рану – это… это… Нет слов для определения поведения Кима Ефимовича!
Верочка, очнись, этот человек сволочь, он наживается на чужом горе!
Подруга стукнула кулаком по постели.
– Замолчи! Ким Ефимович святой! Он даже
выглядит, как божий человек, худой, хрупкий, руки изящные, кисти тонкие, ладони
узкие, пальцы длинные, а борода словно у апостола, и волосы рыжие. Таких на
иконах рисуют! Он работает бесплатно!
Я удивленно заморгала.
– Даром?
– Именно так, – подтвердила Вера. – Если
экстрасенс принимает плату, он лишается таланта. Ким Ефимович бескорыстно
помогает людям.
– Ну-ну… – недоверчиво протянула я. – И как
проходил процесс?
– Сначала Ким Ефимович совершал разные обряды,
– на полном серьезе продолжала Савельева. – И вот один раз прихожу я к нему, а
целитель мальчика из кухни выводит… Сереженьку… Волосики светлые, глаза
голубые, нос кнопочкой… он меня сразу узнал… Как закричит: «Мамочка, мама!». На
шее повис, целует…
Из глаз Веры полились слезы.
У меня перехватило горло. Вера вытерла лицо
краем пододеяльника и заявила:
– Одна беда, следовало его удерживать, иначе
облик растворялся в воздухе. Сначала Сереженька только пять минут с нами жил,
потом десять, двадцать. Ким Ефимович постоянно проводил обряды. И вот вчера
должно было состояться его полное возвращение. Если бы ты только знала, на что
я согласилась ради этого! Но нельзя никому рассказывать… Обмен случился…
Хочешь, покажу тебе Сереженьку.
– Нет, – в ужасе отказалась я, – боюсь
привидений.
Вера укоризненно прищурилась.
– Он не призрак, а настоящий мальчик, теплый,
живой, веселый. Мы должны сегодня воссоединиться, я приведу его домой!
И как мне следовало поступить? Немедленно
вызвать психиатра или дождаться Андрея и пересказать ему рвущую нервы историю?
Вера тем временем схватила лежащий на тумбочке
клатч и вынула кошелек.
– В тайном отделении я держу фото, – ликующим
голосом сказала она. – Смотри! Помнишь малыша?
Я выхватила из подрагивающих пальцев подруги
карточку и прикусила губу. Объектив запечатлел Верушку, на коленях которой
сидел бутуз со светлыми, слегка растрепанными волосами и удивленно-круглыми
голубыми глазами. Честно скажу: я никогда не видела на лице Савельевой
выражения такого счастья. Что же касается мальчика, то он выглядел обычно:
пухлые щеки, почти отсутствующие бровки, губки бантиком, круглый подбородочек.
Малыши славянского происхождения, как правило, походят друг на друга. И в
последний раз я видела Сережу много лет назад. Тот, кто придумал аферу,
расчудесно понимал: со дня кончины Сережи прошел не один год, даже родная мама
уже точно не вспомнит его лица, осталось лишь общее впечатление: светленький,
любимый. Темноволосый и кареглазый ребенок тут не подойдет, а вот блондин…
– И он пахнет, как Сереженька, – в полном
восторге сказала Вера. – Вообще-то, Ким Ефимович запретил снимки делать, но он
нас вдвоем оставлял, а я фотоаппарат принесла и на автоспуск поставила. Решила,
один кадр не страшно. Только тебе сейчас секрет открываю.
– У тебя есть старые снимки сына? – спросила
я.
– Были, – кивнула Савельева, – в альбомчике.
– А где они теперь? – насторожилась я.
– Ким Ефимович все забрал.
– Зачем?
– Для проведения обряда, – отрапортовала
обезумевшая подруга. – Их требовалось сжечь, чтобы их энергия удержала тело
Сережи на земле.
Ага, невольно вздохнула я, или чтобы
одураченной женщине вдруг не пришло в голову сравнить внешность ребенка на
старых карточках с появившимся мальчиком и заметить разницу…
– Запиши адрес Кима Ефимовича, – попросила
подруга. – Бульвар Костиса, дом шесть, квартира восемнадцать.
– Зачем? – насторожилась я, вынимая блокнот.
– Никому нельзя было и слова сказать, –
судорожно зашептала Верушка, – я все сама должна была сделать. Но раз я попала
в больницу… Понимаешь, вчера свершился обмен. Я согласилась на обряд! Кто-то
умер, а Сережа останется здесь навсегда. Он уже ждет меня на квартире у
целителя. Пожалуйста, поезжай к нему, забери мальчика, привези его сюда! Я сама
не смогу, мне плохо.
Я потеряла дар речи. Потом смогла выдавить из
себя вопрос:
– Значит, денег он не брал?
– Ни копейки! – подтвердила Вера.
– А что просил?
– Ничего, – отрубила Савельева.
Я не успокоилась.
– Вообще?
– Абсолютно. Ким Ефимович святой человек! – с
истовством первой христианки, готовой пострадать за веру, отчеканила подруга. А
затем резко сменила тему: – Слушай, я мобилу посеяла. Не знаешь, куда она
подевалалсь?
– Твой сотовый у меня, – пробормотала я.
Савельева обрадовалась.
– Давай его сюда скорей! Это подарок Андрюши,
дорогая вещь.
– Извини, мобильник остался дома в Ложкине, –
еле слышно пояснила я.
– Сделай одолжение, привези его, – засуетилась
Вера. – А где Андрей? И я хочу сходить в палату к Ирочке! Или лучше подождать,
пока ты Сереженьку доставишь? Мы тогда вместе Иру навестим.
Мне на голову словно опустили бетонный блок.
Скорей бы прибыл Андрей, я не могу сообщить Верушке правду о дочери.
– Смотри не проболтайся Андрюшке, – погрозила
мне пальцем Вера, – я сама хочу сообщить ему новость. Ладно, где-нибудь в
коридоре определенно должно быть кресло на колесиках, прикати его в палату,
отвезешь меня к юной пьянице, лучше я с ней наедине потолкую. Вот негодница!
Наклюкалась до того, что в больницу попала… Ну, Дашута, не сиди!
Я поднялась со стула, и тут ожило местное
радио. Громкий, отчетливо слышный в палате голос произнес:
– Медсестру из пятого блока просят забрать у
патологоанатома результаты вскрытия тела Ирины Савельевой, умершей вчера в
гостинице.
Я замерла, Вера ахнула, потом напряженно
спросила:
