Аника арестовали, он не стал запираться,
рассказал о своем плане и не испытал ни малейшего раскаяния, когда Борис
Григорьев попытался ему разъяснить:
– Вера ни в чем не виновата, она такая же
жертва, как и ваша сестра.
– Нет, – уверенно заявил врач, – в семье
Фурыкина все преступники. Я готов сидеть в тюрьме до конца жизни, зато
отомстил. Дедушка будет доволен. Он уже мною гордится.
Борис лишь махнул рукой. Вряд ли Ким Ефимович
понял, что внук завершил начатый им акт возмездия. И уж никто никогда не сможет
объяснить Льву Горынычу, что тот фатально ошибался. Бусыгин умер в августе, так
и не реабилитировавшись после инсульта.
Аник не стал ничего скрывать от следствия. Он
рассказал о том, как убил Иру. Естественно, он не улетал на Кипр, а просто
отключил свой мобильный и для связи с девочкой под псевдонимом Немо использовал
другой сотовый. Едва я ушла из гостиничного номера, как Аник, незаметно
наблюдавший за нами в вестибюле, позвонил Ире. Та сообщила ему, где находится,
и открыла дверь. Думаю, Ира не узнала Андрея – тот был в бейсболке, в темных
очках, с черными усами и бородой.
Войдя в номер, Аник, долгие годы изучавший
точечный массаж, схватил девочку за руку и нажал на особую точку около локтя. У
Иры сначала закружилась голова, ее вырвало, а затем в мозгу несчастной лопнул
сосуд. На синяк эксперт Хоменко внимания не обратила. Не следует обвинять ее в
некомпетентности, она отличный специалист, но не владеет знаниями по китайской
медицине и не знает про точку, которую массажист назвал «врата смерти».
– Точечный массаж – гениальная вещь, –
откровенничал он на допросе, – я могу быстро поставить человека на ноги, но
могу и убить его. И никто никогда не поймет, отчего тот скончался.
Борис выслушал признание Анкибу Николаевича и
поинтересовался:
– На теле Олимпиады Борисовны, матери
Валентины Палкиной, около локтя тоже обнаружили синяк округлой формы. Следует
ли думать, что кончина пожилой женщины произошла с вашей помощью? Вы и ее
убили?
– Не убил, а избавил от страданий, – с
достоинством поправил Григорьева внук генерала. – Олимпиаду Борисовну ждало
страшное будущее, болезнь Альцгеймера – настоящая беда для одинокой старухи. Я
врач и великолепно знал, что ждет пенсионерку, поэтому пожалел ее. Лучше уйти
без страданий, в относительно трезвом уме, чем мучиться от маразма в социальном
интернате. Считаете, я был не прав?
Григорьев не нашелся, что ответить.
Анику дали пожизненный срок. Жанна тоже была
осуждена, но у нее все-таки есть шанс до пенсии выйти на свободу. Людмила
Николаевна вышла сухой из воды, а Светлане Фурыкиной даже не погрозили пальцем.
Она уже отсидела свой срок, а то, что продолжала сваливать ответственность на
дочь, не является преступлением. Вера оправилась от инфаркта.
В самом начале декабря где-то около полудня
Верочка неожиданно приехала в Ложкино. Я распахнула входную дверь и увидела
подругу, которая держала за руку маленького голубоглазого мальчика.
– Что надо сказать, Сереженька? – ласково
напомнила Вера ребенку.
– Здласти, – тихо произнес мальчик. И
моментально испугался: – Ав-ав!
Я ухватила за шею Банди, который от полноты
чувств хотел облизать Сережу, и быстро зачирикала:
– Авва хорошая! Собаки в нашем доме все
ласковые, ждут Сережу, чтобы поиграть.
– У нас пока с речью не очень, – пояснила
Верочка, выпутывая ребенка из комбинезона, – детдомовские дети почти всегда
отстают в развитии, но мы справимся.
Через полчаса Сережа был накормлен фруктами и
усажен у телевизора смотреть мультики, а мы с Верой заняли кресла у камина.
– Во-первых, я хочу поблагодарить тебя,
Аркадия и Дегтярева за то, что помогли мне с усыновлением ребенка, –
торжественно объявила Вера. – После всего случившегося я не могла оставить
Сережу в приюте. Настолько к нему привязалась, так искренне считала, что…
Голос Верочки дрогнул, я взяла ее за руку.
– Ты приняла абсолютно верное решение и не
должна ни перед кем оправдываться.
– Кое-кто считает, что я пытаюсь заменить Иру
Сережей, – прошептала Верочка, – знаю, бродят слухи, что я забыла дочь!
– Никогда не слушай сплетен! – воскликнула я.
– И прекрати общение со всеми, кто их распускает или передает тебе гадости.
Вера кивнула.
– Ты права. У меня осталась лишь одна подруга
– ты. И, честно говоря, я не испытываю пока большого желания расширять свой
круг общения.
– Не форсируй события, – улыбнулась я, – жизнь
длинная, у тебя еще появится много верных друзей!
Вера взяла висевший на ручке кресла плед,
закуталась в него и сообщила:
– На днях пришло известие, что колледж в
городе Спрингс готов принять меня в следующем семестре на вакансию
преподавателя русского языка. Двадцатого декабря мы с Сережей вылетаем в США.
Спрингс небольшой городок, американское захолустье, и там никто ничего не знает
об истории с Андреем Савельевым. Понимаешь меня?
– Конечно, – кивнула я.
– Перед отъездом я хотела сказать тебе…
Я замахала руками.
– Верочка, перестань. Нет необходимости ничего
обсуждать.
Подруга освободилась от пледа.
– Мне нужно открыть тебе одну тайну, не хочу,
чтобы между нами остались недомолвки. Ты заслужила право знать обо мне все!
– Верочка, что случилось, то случилось, – я
попыталась избежать тягостного разговора, – давай жить дальше. Дети за
родителей не отвечают.
Вера встала, подошла к камину, зачем-то
подняла прозрачную дверцу топки, опустила ее и выпалила:
– Меня зовут не Вера.
Поняв, что беседу не отложить, я ответила:
– Знаю, ты Алена Фурыкина.
– Нет! – отрезала Верочка.
– То есть как это «нет»? – оторопела я. И тут
же сделала предположение: – Хочешь еще раз поменять имя? Но будут проблемы,
виза в Америку…
Верочка села в кресло.
– Я Лида Горелик, дочь Галины, сестры Светланы
Фурыкиной. Моего родного отца никак нельзя было назвать образцовым родителем,
он пил, гулял и умер, когда мне исполнился год. Мама воспитывала меня одна, но,
согласись, лучше иметь в роду пьяницу, чем сексуального маньяка.
