Эффект последовал незамедлительно. Шипучая светящаяся зеленоватая краска смешалась с водой, ясно выявив русло ручейка и заодно осветив туннель.
Мейтсон постучал ногой по снегу, давая понять, что готов продолжать путь.
– Я в порядке, – сказал он.
Гэнт покачал головой, с трудом скрывая нетерпение.
– Майклс и Хиллман уже ушли вперед. С боеголовкой. И даже без цветовых маркеров.
– Что ж, они молодцы, – буркнул Мейтсон.
– О чем думаешь? – тихонько спросила Сара и, достав из внутреннего кармана парки сигарету, щелкнула зажигалкой. – Все молчишь и молчишь.
– О чем думаю? Вспоминаю Лейбница и его «Лингва генералис», – признался Скотт.
– Ну конечно, о чем же еще, – сухо прокомментировала Сара.
Он обернулся и, увидев сигарету, поморщился.
– Знаю, знаю, – сказала Сара. – Это то, что меня убьет. Слава богу, конец света близок, так что рака можно уже не бояться.
Скотту ее ответ вовсе не показался смешным.
– Думаешь, ты такая крутая?
– Что? – удивилась Сара.
– Ну, ты же ведь играешь, – заметил Скотт. – Ты не только умная, но и крутая. Мужчины для тебя – ерунда. Ты полностью контролируешь ситуацию и саму себя. При этом ты то и дело даешь промашку, и человеческая сущность, которая так глубоко скрыта в тебе, постоянно вылезает наружу. И тебе нравится задавать вопросы вроде «О чем думаешь?»
Какой он настырный. Какой напряженный. Обычно такого типа мужчины не вызывали в ней ни малейшего интереса, но в Ричарде было что-то такое, что притягивало ее к нему, вызывало желание раскрыться. Или, может, все дело в разыгравшихся гормонах. Так или иначе, но сказанное им задело за живое. И, похоже, он понял это по ее глазам.
– А ты думаешь, что все на свете знаешь.
– В том-то и проблема, что не все, – ответил Скотт, в равной степени уязвленный ее замечанием. – Но хотелось бы.
– Предлагаю пари, – сказала Сара. – Ты расшифруешь язык раньше, чем расколешь меня.
– Принято, – согласился Скотт.
Туннель делал резкий, S-образный поворот, и лингвист, чтобы удержаться, попытался вонзить в стену ледоруб. Кусочки льда разлетелись во все стороны.
Стены туннеля то сжимались, то расходились. Кое-где из них торчали острые как бритва осколки. Полосы голубого льда сменялись белыми полосами. Странно. Непривычно. Иногда создавалось впечатление, что они смотрят вовсе не на лед. Все дело в преломлении света, объяснила Сара. Он может доходить до невероятной глубины, так что если им повезет, то тьмы не будет даже тогда, когда они спустятся на целую милю.
Вспомнив ответ Скотта, она спросила:
– Лейбниц, это ведь философ, верно? Жил в семнадцатом веке? – Скотт кивнул. – И что?
– Он связывал буквы с цифрами.
– Неужели?
– Сводил все человеческие знания к простым идеям. Идеи представлял в виде чисел. Предложил систему, в которой согласные выступали как целые числа, а гласные как десятые.
– И что это значило?
– Ну, возьмем, скажем, число 81,374. Его можно транскрибировать как «mubodilefa».
– Боюсь, я не совсем понимаю. Какой во всем этом смысл?
– Смысл в том, – попытался объяснить Скотт, опуская детали, – что Лейбниц не стремился создать универсальный язык и не исследовал происхождение языка. Посредством создания научного языка он пытался найти истину. Убрать из языка предвзятое понимание значения и растворить базовые темы и идеи в языке, им созданном.
– То есть ты определенно решил, что символы Атлантиды – это научный язык?
– Чем больше я об этом думаю, тем больше склоняюсь к тому, что так оно и есть. – Скотт поскользнулся, неуклюже взмахнул руками, но все же ухитрился удержаться на ногах. – Эти люди, – продолжал он, – знали толк в инженерном деле, астрономии, физике и акустике. Вполне естественно, что они стремились и общаться научным способом. Лейбница интересовал такой язык, который обеспечивал бы единственно обмен идеями. Шестьдесят четко разделенных типов звука вполне покрывают весь спектр голосовых способностей человека. Вот почему я предполагаю – только предполагаю, – что те, кто хотел сообщать идеи, должны были, создавая язык, брать в расчет все другие существовавшие в ту пору языки.
– Это же невероятно сложно.
– А построить город из кристалла углерода-60? Тем не менее если сделанные со спутника фотографии верны, то это им удалось.
Он замолчал, сосредоточив все внимание на том, чтобы сделать следующий шаг. Шаг за шагом. Шаг за шагом. Впереди шли другие. Спотыкались, поскальзывались, но все равно двигались вперед. Гэнт, Мейтсон, Хаккетт, Пирс, Юнь и Новэмбер… Четыре американца, потом китаец. Потом три американца… Так, четверо говорят на английском. Потом китайский. Потом снова английский и…
– Это же скачкообразная последовательность, – понял вдруг Скотт. – Вот оно что! Вот как это работает! Скачкообразная последовательность, основанная на переключении языков!
Взволнованная открытием, Сара изо всех сил старалась не отставать от Скотта.
– Но мне казалось, что мы уже отказались от этой идеи, разве нет?
– Да, мы отказались от классической идеи скачкообразной последовательности, – согласился Скотт. – До изобретения компьютера люди, желавшие спрятать какие-то сообщения, иногда вставляли их в тексты. Внешне все выглядело как обычный рассказ или, например, письмо. Но тот, кто занимался расшифровкой, отмечал последовательно, скажем, каждую четвертую букву и получал тайное послание.
– Но в этом языке такое не сработало, – напомнила Сара. – Мы пытались. И ничего не получилось.
– Верно, не получилось, – потому что мы пробовали применить классическую скачкообразную последовательность. Принцип был верен, только мы не угадали с типом последовательности. Ключ в числовом ряде. Все дело именно в числовом ряде. Держу пари на что угодно. Чтоб мне помереть…
Раньше других отреагировал Хаккетт.
– Ричард, все это очень благородно. Только в данном случае вы рискуете не одной своей жизнью, а и нашими тоже.
– Вот увидите, я прав, – настаивал Скотт.
– Так как же она работает, ваша система? – подал голос шедший во главе отряда Гэнт.
– Каждое число в числовом ряду соответствует некоему известному языку. Возьмем число четыре – это будет английский. Пять – возможно, арабский. Шесть – к примеру, русский. В каждом языке используются по сути одни и те же звуки, только с собственными вариациями. Поэтому получается как бы наложение звукового употребления. Вот почему определенные числа могут ассоциироваться с одним и тем же символом. Но я забегаю вперед…
А работает она так. Вы записываете числовой ряд. А над ним пишете символы в том порядке, в каком они представлены на известных нам памятниках. Потом выбираете язык, берете назначенное ему число и идете по числовому ряду. Каждый раз, когда вам попадается, скажем, число четыре, вы отмечаете оказавшийся над ним символ. Таким способом текст шифруется на избранном вами языке. Другими словами, вы производите расчет скачкообразной последовательности.
