Теперь важно было установить, является ли постоялец гостиницы «Фумотокан» и незнакомец, беседовавший с Умэдзаки, одним и тем же лицом.
Сасаки задумчиво погладил двойной подбородок и с сомнением посмотрел на смятые бумажки Эды.
— Короче говоря, нам предстоит выяснить, солгал ли этот человек насчёт своего имени и рода занятий как в гостинице, так и во время разговора с Умэдзаки, а также установить, существует ли такой управляющий ночным клубом на побережье озера Бива.
— Вообще-то мы уже это сделали, — поспешил сообщить Эда. — Человека, подходящего под это описание, нам так и не удалось обнаружить. Кто бы он ни был, но он хорошо замаскировался и попытался выведать как можно больше о Мидори.
После того разговора с Умэдзаки Эда сразу же поехал в Токио, где первым делом наведался в полицейское отделение района Йоцуя. Там он разузнал все подробности обстоятельств, сопровождавших смерть Мичия Кумэ. Несмотря на то что эта смерть была признана результатом несчастного случая, Мидори, как женщина, состоявшая с Кумэ в тайной любовной связи, была тщательным образом допрошена.
Затем Эда позвонил в театр, где в своё время работал Кумэ, и узнал там нынешний адрес вдовы Кумэ Юко. — На мой взгляд, мы пока ещё не располагаем достаточной информацией, чтобы прийти к заключению, является ли человек, крутившийся вокруг Юко Кумэ, и человек, беседовавший с Умэдзаки, одним и тем же лицом. Конечно, тень вины, павшая на Юко, не так велика, как та, что пала на Мидори после смерти Кумэ.
Недоверчиво выпятив вперёд нижнюю губу, Сасаки возразил:
— И всё-таки кто-то же оставил у неё на крыльце этот журнал о здоровом питании.
— Да. Поначалу я тоже не переставая об этом думал. Я даже решил поторопить события и спросил у неё, откуда взялся этот журнал. Она сказала, что нашла его, когда разбирала вещи мужа. Но когда я взглянул на него поближе, я заметил, что он датирован апрелем этого года, а стало быть, появился на прилавках в конце февраля или начале марта. Во всяком случае, он никак не мог затесаться среди вещей Кумэ, умершего более двух лет назад.
Всерьёз заинтересовавшись журналом, Эда принялся настойчиво расспрашивать о нём у Юко, и та ответила: «Вообще-то я нашла его вечером пятого марта. Я жгла ненужные бумаги мужа в саду и, когда вернулась в дом, обнаружила журнал на крыльце. Вокруг я никого не заметила и решила, что это покойный муж посылает мне знак, вот и сберегла его на память». В глазах её при этом стояли слёзы.
— А потом она отвернулась и вовсе замолчала. В тот момент я даже предположить не мог, зачем вдова Кумэ рассказывает мне такую историю.
Однако по некотором размышлении Эда нашёл две возможные причины появления журнала. Первая заключалась в том, что женщина могла говорить правду и попросту не знала, откуда взялся журнал. Но Эда не исключал и такой вероятности, что у неё имелся какой-то собственный план, какая-то своя причина желать, чтобы полиция поверила в её рассказ.
Только во втором случае он совсем не знал, как быть с этим неподдельно скорбным выражением её лица и этой неизбывной печалью, туманившей взор бедной вдовы.
— В любом случае у неё имеется железное алиби. Еженедельно по вторникам и пятницам она бывает в Камакура, где работает в одном небольшом издательстве, выпускающем книги по искусству. Вечером восьмого марта она, как обычно, работала там до шести. Трое её сотрудников, включая начальника, подтвердили, что она работала до самого вечера и ушла только в шесть пятнадцать. В её поведении они не заметили ничего необычного, так что её история похожа на правду. Поэтому нам придётся навсегда отбросить в сторону ту идею, что Юко Кумэ могла бы иметь прямое отношение к убийству Мидори Нагахара.
— Понятно.
— Однако на обратном пути у меня появились кое-какие соображения.
Эда сгрёб со стола свои бумажки и засунул их обратно в карман, продолжая между тем самым непринуждённым образом излагать свои мысли. При этом он едва заметно улыбался, что случалось редко, когда он обсуждал деловые вопросы. Вообще-то он довольно часто «подпускал» в официальные отчёты соображения и мысли личного характера, необычным сегодня было другое — то, что сейчас его аудиторию представлял только один человек, Сасаки.
— После разговора с Умэдзаки я поехал прямиком в полицейское отделение в Йоцуя и там узнал подробности самоубийства, случившегося два с половиной года назад. Потом я разузнал нынешний адрес вдовы Кумэ и поехал повидаться с ней. После разговора с ней я сразу вспомнил о человеке, который привязался к Умэдзаки в баре отеля вечером двенадцатого декабря и расспрашивал его о подробностях смерти Мичия Кумэ. Я тогда ещё подумал — а что ему стоит, так же как и мне, сесть на тот же поезд и добраться до Кита-Камакура? Эта мысль не давала мне покоя. Во всяком случае, то обстоятельство, что этот человек интересовался прошлым Мидори. А ведь знай он с самого начала о существовании Юко Кумэ и о том, что там произошло, он не стал бы расспрашивать об этом Умэдзаки и подвергать себя тем самым опасности быть выслеженным.
— Да. Только как вы докажете, что он проделал тот же путь, что и вы, и вступил в контакт с Юко?
— Разумеется, таких доказательств у меня нет. По крайней мере не было вначале. Прежде всего он не мог себе позволить поехать в полицию Йоцуя и получить там доступ к старым архивам, как это сделал я. Зато он мог раздобыть эту информацию другими способами — например, выудить всё, что ему было нужно, из Умэдзаки. Но если мы признаем, что он хотел вступить в контакт с Юко Кумэ, тогда возникает вопрос — как он мог это осуществить?
— Ну конечно, он мог придумать какой-нибудь способ вроде вашего. Мог, к примеру, сходить в её бывшую квартиру и узнать там её новый адрес, или навести справки через квартирное бюро, или встретиться с кем-нибудь из её старых друзей, которые объяснили ему, где она теперь живёт. — Сасаки не столько хотел высказать своё мнение, сколько подстегнуть Эду к дальнейшим рассуждениям.
— Вы правы. Я тогда решил — пятьдесят на пятьдесят, что он как-то контактировал с ней, поэтому я быстренько сделал ещё один звонок.
— Кому?
— Я позвонил костюмерше из театра «Журден», некой молодой особе по фамилии Саэки. Юко сказала, что они были подружками в школе. Я позвонил в театр и спросил, не знает ли там кто-нибудь нового адреса вдовы Кумэ. Тогда меня соединили с этой женщиной, которая со всей учтивостью выдала нужные мне сведения. Голосок у неё был нежный и мелодичный — прямо заслушаешься! Я сразу понял, что она, должно быть, красотка.
— То есть вы хотите сказать, что звонили этой женщине дважды?
— Да. Я спросил, не звонил ли ей, кроме меня, ещё какой-нибудь мужчина, который интересовался бы адресом Юко Кумэ.
— И что она сказала?
— Как вы думаете, что она сказала? Она сказала «да», звонил ещё какой-то мужчина. Это было в пятницу четвёртого марта, около девяти вечера. Потом она принялась долго и подробно объяснять, почему так хорошо запомнила эту дату и это время.
